"Ю.Н.Давыдов. Этика любви и метафизика своеволия " - читать интересную книгу автора

собственная, отнюдь не выступает как порождение его собственного сознания.
Наоборот: она для него нечто единственно серьезное и непреложное,
существующее за его пределами. Она единственная "объективная реальность", с
абсолютной достоверностью, интимнейшим образом данная ему, причем данная в
самом глубоком и адекватном переживании - в переживании беспредельного ужаса
и отчаянной безнадежной тоски.


26

Для индивида, в душе которого вытоптано, вырвано и выжжено все, что
могло бы истинным образом привязать его к другому человеку (другим вообще),
смерть оказывается единственным подлинным "другим". Лишь к этому "другому"
он относится всерьез, не формально, без остраняющей дистанции и иронической
рефлексии, всем существом своим постигая, что этот последний притязает на
само его бытие. Отсюда болезненная приверженность к этому "другому",
завороженность им, вновь и вновь возвращающая к нему трепещущую мысль,
которая в конце концов начинает даже испытывать своеобразное наслаждение
(Платон назвал бы его "сложным", то есть неистинным), имея дело с тем, что
целиком и полностью исключает, обессмысливает ее. В этом единственном случае
такой человек оплачивает наконец все те счета, которые он не хотел
оплачивать, когда отказывался от обязательств перед другими людьми; когда
боялся отдать себя другому человеку, страшась утратить свою свободу,
которая, как теперь выясняется, была лишь чисто негативной свободой, то есть
воистину опирающейся на ничто - оно-то теперь и приняло облик его
собственной смерти. Все те житейские страхи, волнения и тревоги, что сберег
этот "метафизический" эгоист, боясь растратить свою индивидуальность на
окружающих его солюдей, он слагает теперь к костлявым ступням последнего
своего божества - своей смерти, принявшей в его глазах вид Абсолюта:
конечной инстанции, через отношение к которой обретает смысл (вернее -
бессмысленность, ибо это ведь негативный абсолют, все превращающий в
буквальную противоположность) и человеческое существование, и сама жизнь...
Здесь уместно сделать две уточняющие оговорки. Во-первых, совершенно
очевидно, что охарактеризованный тип сознания, "кристаллизация" которого в
историко-социологическом плане совпадает с вполне определенной фазой в
эволюции буржуазной цивилизации, развивающейся уже на своей собственной
основе, не представляет собой феномен, вообще невиданный в европейской и
мировой культуре Тенденция в аналогичном направлении и раньше заявляла о
себе с большей или меньшей решительностью - причем не только до Нового
времени, но и после (вспомним маньеризм в искусстве и литературе второй
половины XVI - первой половины XVII века, где она обозначилась достаточно
определенно) [3]. Как правило, тенденция эта возникала в кризисные,
переходные исторические периоды, когда рушился один уклад человеческой
жизни, один тип связей лю-


26

дей друг с другом, но еще не успевал утвердить себя другой, идущий ему
на смену. Если при этом разрыв элементарных межчеловеческих взаимосвязей