"Ю.Н.Давыдов. Этика любви и метафизика своеволия " - читать интересную книгу автора21 Так совершалось в буржуазной философии, мало-помалу вступавшей теперь на "лесную тропу" декаданса, открытие "новой земли", откуда никто не возвращается, "острова смерти", смертной тоски и невыразимого ужаса. И хотя сам по себе этот факт совсем не означал еще радикальной переориентации западной мысли в целом, не означал ее полного отказа от своих великих традиций - традиций Платона и Аристотеля, Спинозы и Декарта, Лейбница и Канта, Фихте и Гегеля (наоборот, поначалу полемика с иными умонастроениями вела к активизации и дальнейшему развитию традиционных направлений и школ философии), - он накладывал тяжелую, роковую печать на всю интеллектуальную атмосферу Запада. "Петушиное слово" было сказано, и чем больше сама европейская действительность воспроизводила людей, не желающих знать ничего, что возвышалось бы над их убогой конечностью и партикулярностью, поскольку это нарушало бы их и без того неустойчивое равновесие с самим собой, тем громче звучало оно, вызывая все более широкий отклик и побуждая защитников высоких традиций западной культуры вставать в оборонительную позицию, ища сомнительных компромиссов. В переводе на более земной, социологический язык этот процесс переосмысления западноевропейской культурой своего отношения к смерти означал следующее. Чтобы человек начал воспринимать свою собственную кончину на совершенно апокалипсический манер - как "скончание времен", "светопреставление", не означающее при этом последующего перехода в иной мир уже ничего нет: одна лишь безмолвная пустота, небытие, - он должен обладать совершенно специфическими качествами и жизненными установками, совсем нехарактерными для людей добуржуазных и раннебуржуазных социально-культурных форм. Человек этот должен сознавать и чувствовать себя абсолютно одиноким в мире, он уже не может ощущать свои природно-социальные связи, свои душевные привязанности, свои духовно-культурные определения как нечто неотъемлемое от него, непосредственно достоверное, имеющее внутреннее отношение к подлинности и аутентичности его существования. Его кровно-родственные узы - отношение к родителям и дальним родственникам, его семейные привязанности - отношение к жене, детям, внукам, его душевно-духовные связи - отношение к друзьям, к своему поколению, к современникам вообще, наконец, его традиционно-культурные зависимости - отношение к более отдаленным предкам и потомкам, - все это утрачивает для него свое живое содержание, свое поистине одухотворяющее значение: формализуется, принимает форму чего-то совершенно необязательного, внешним образом навязанного, если не чуждого и враждебного. 23 Речь идет о человеке, возникающем в результате того процесса буржуазно-капиталистического "расколдовывания" и "рационализации" мира, дегуманизации и овеществления всех межчеловеческих отношений, на который обратили внимание еще авторы "Манифеста Коммунистической партии". "Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все |
|
|