"Эрик Дэвис. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху " - читать интересную книгу автора

изменения, но в ту же антропологическую матрицу. "И не только бедуины и
бушмены племени канг, слушая транзисторы, ведут традиционный образ жизни,
пользуются и пластиковыми ведрами, и сосудами из шкур животных. Какую страну
нельзя назвать "страной контрастов"? Мы все достигли точки смешения времен.
Мы снова стали до-современными"2.
Если Латур прав, а я полагаю, что так оно и есть, тогда нам есть что
рассказать о том, как современные технологии стали смешиваться с иными
временами, иными пространствами, иными парадигмами. Хотя большая часть этой
книги посвящена мистическим течениям, прокладывающим себе путь сквозь
информационные технологии научной эры, в первой главе я обращаюсь к их более
древним источникам. Исследуя тропы, которые прокладывало техническое
воображение жителей греко-римского мира, мы откроем некоторые из тех
образов, мифов и мистических тем, которые заполняют архети-пический слой
современной технологизированнои души.
Древняя Греция первой зажгла факел трагикомического романа Запада с
наукой, ибо греки первыми стали разделять забавную веру в то, что мы можем
действительно знать вещи в полном философском смысле этого слова. Но даже до
того, как родился аполлонический дух греческого рационализма, который привел
к конструированию чего угодно - от астрономических компьютеров до
пневматических автоматов, - древние поэмы Гомера уже сочились языческим
материализмом, который позже одержал победу в технологии. Хотя поэмы Гомера
были продуктом архаичного, устного общества, в них не отражено глубокое
погружение в сверхчеловеческий мир погоды, деревьев и зверей, которое
характерно для большинства преданий туземных народов. В таком, более
"экологичном", мировоззрении мистическое восприятие людей погружено в
созерцание природы. Мир рассматривается сквозь призму анимизма, магического
мышления, для которого окружающий мир предстает жилищем незримых сил.
И хотя следы животного происхождения богов встречаются повсюду в эпосе
Гомера, духи леса отступают, а на передний план выходят, помимо
могущественных человеческих личностей и их деяний, чары изделий рук
человеческих. Сэмюэль Флормэн пишет в "Экзистенциальном удовольствии от
инженерной деятельности": "Мы происходим из гомеровского мира, нас опьяняют
ощущения металлов, дерева и работы фабрик, мы впадаем в эйфорию от ощущения,
которое нам дают вещи, кем-то разработанные, изготовленные, использованные.
Мы обожаем их, мы наслаждаемся ими"3. Древние рапсоды, коллективные творцы
гомеровского эпоса, зашли столь далеко, что вообразили рукотворные объекты,
которые способны использовать демиургические свойства наложенных чар. В
знаменитом отрывке из "Илиады" хромой бог кузнечного мастерства Гефест
выковывает грандиозный щит Ахилла (древний пример того, как
военно-промышленный комплекс подстегивает технический прогресс). При помощи
миловидных андроидов, "рукотворных дев, кованных из золота, выглядящих как
живые девушки",[4] бог выковывает бронзовый диск, который он магическим
образом украшает картинами всего, что есть на небесах и на земле. Сложные
сцены битв, жатвы и празднества пересказываются, словно металлургический
мультфильм, являя первый пример виртуального искусства в западной
литературе, наиболее древний пример того, что на студии Диснея сегодня
зовется "имажинерией". Но Гефест едва передвигается на своих иссохших
конечностях. Его облик предвосхищает великое озарение, посетившее Платона и
Маршалла Маклюэна: технологии расширяют наши творческие силы за счет
ампутирования наших естественных способностей.