"Эйв Дэвидсон. Сила всякого корешка (Авт.сб. "Феникс и зеркало")" - читать интересную книгу автора

закричал младенец. Д-р Оливера поднялся, достал ручку.
- Я выпишу вам рецепт на отличное лекарство, - сказал он, поставил
изящный росчерк и написал в верхней части листка крупным витиеватым
почерком "Ср. К. Родригес Н." Он добавил несколько строк, поставил
подпись, промакнул и отдал бумагу Карлосу.
- По одной штуке перед каждым приемом пищи в течение четырех дней или
до тех пор, пока желудок не начнет действовать часто... Вы желаете
получить лекарство у меня или в farmacia? [аптека (исп.)]
Карлос пал духом, но не утратил вежливости; он сказал: "У вас, доктор.
А... Ваш гонорар?"
Доктор Оливера небрежно сказал: "Считая лекарство... десять песо. Для
вас как должностного лица. Благодарю вас... ах! А также: избегайте яиц.
Яйца тяжело перевариваются, в них очень, очень большие молекулы".
Карлос вышел через частную приемную. Донья Каридад с презрением
отвернулась. На улице двоюродные братья Эухенио и Онофрио Крус, грубые
ребята, лесорубы, подтолкнули друг друга локтями, усмехнулись.
Он пошел через рыночную площадь, смутно ощущая запах жарящихся на
решетке свиных carnifas [котлеты (исп.)], спелых фруктов, дыма горящего
дерева. Голова его, глаза и горло опять плохо себя вели. Он вспомнил, что
Forestal [Лесное управление (исп.)] на месяц запретило рубку леса в
качестве меры по сохранению и что он собирался присмотреть за возможными
нарушениями. Беззубая индеанка с босыми серыми ногами прошлепала мимо, жуя
кусочек жареной рыбы. Лицо ее скривилось, стало огромным, омерзительным.
Он закрыл глаза, споткнулся. Спустя мгновение ему стало лучше, и он пошел
дальше вверх по лестнице крытого рынка в excusado [туалет (исп.)]. Как
всегда он испытал легкое удовольствие оттого, что не пришлось платить
двадцать сентаво за вход. Он закрыл дверь в кабину, бросил таблетки в
унитаз, спустил воду. Сэкономил двадцать сентаво, потратил - выбросил -
десять песо. На стене взошел новый урожай граффити. "Шлюха - мать Карлоса
Родригеса Н." - гласила одна из надписей. В обычных обстоятельствах он
прочел бы ее безо всякой злобы и даже восхитился бы искусной сдержанности
оскорбления: автор приписал ему две фамилии, хотя и свел одну из них до
инициала, и таким образом не стал утверждать, будто он - внебрачный
ребенок. Еще он, вероятно, подметил бы результаты введения более раннего
возраста обязательного поступления в школу, неприличные надписи на стенах
писали все ниже и ниже.
Но теперь... теперь...
Ополоумев от ярости, он с криками кинулся на улицу. И чуть не
столкнулся со своим начальником, доном Хуаном Антонио, главой полиции.
Который посмотрел на него со странным выражением, ставшим теперь уже
привычным, и спросил: "Почему вы кричите?" И принюхался к его дыханию.
Смирившись с этим дополнительным оскорблением, Карлос пролепетал что-то
насчет попрошайничающих на рынке мальчишек. Дон Хуан Антонио отмахнулся от
этих объяснений и указал рукой на противоположный край рыночной площади.
"Двадцать автобусов с учащимися средних школ и колледжей государственной
столицы остановятся здесь перед тем, как отправиться дальше, на
Национальный Съезд Молодежи. Что же, мне самому регулировать движение,
пока вы гоняетесь за попрошайками-мальчишками?"
- Ах, нет, senor jefe! [господин начальник (исп.)] - Карлос поспешно
отправился к автобусам, медленно въезжавшим друг за другом на площадь, и