"Гай Давенпорт. Аэропланы в Брешии (Из сборника "Татлин!")" - читать интересную книгу автора

фюзеляжа своей машины, натягивая длинные краги. Горло его укутывал шарф,
улетавший за плечо и плескавшийся в потоках от пропеллера. Он залез в
кабину, устроился и, мотнув головой, велел механикам отойти подальше.
Кёртисс был уже на другом конце поля, когда они спохватились, что
сейчас он поднимется в воздух единственно силой своего сверхъестественного
самообладания.
Колеса оторвались от земли с какой-то дремотной леностью. Перспектива,
которую они созерцали весь день, неожиданно стала невообразимо огромной, а
на холмике вдруг оказалась рощица - ее они раньше не замечали. Кёртисс
пролетел над ней, пропал из виду. Они не отрывали глаз от рощицы, а потом
вдруг поняли, что он уже у них за спиной. Его машина поднялась из-за
каких-то ферм. Вот он уже над ними.
Снизу плоскости его крыльев выглядели до странности знакомо и в то же
время - нелепо и чуждо, точно корабль на приколе. И пока они смотрели так,
его подтянутый биплан вновь очутился над рощицей, крохотный и печальный.
На сей раз все обернулись к домикам фермы. Поскольку его ждали, второй
круг казался длиннее, - но вот и он, внезапно, как и прежде, откуда ни
возьмись.
Он совершил пять кругов над рощей - по маршруту, видеть который они не
могли, - но возвращался всякий раз из-за ферм. Не успел Кёртисс
приземлиться, как разнеслась весть, что Приз Брешии он бесспорно выиграл.
Налетал пятьдесят километров за сорок девять минут и двадцать четыре
секунды. Тридцать тысяч лир - его.
Вся большая трибуна аплодировала стоя, когда Кёртисс вылезал из своей
машины. В группе мужчин стояла его жена - ее подвели поближе. К лицу ее
снова приливала кровь, а она пыталась улыбнуться.
Человек по фамилии Витгенштейн снова держался за левое запястье,
массируя его, точно оно болело.
Они услыхали, что Кальдерара определенно ранен, а от "Райта" остались
одни обломки.
Едва Кёртисс спустился на землю, взревели двигатели сразу трех машин.
Надвигался вечер - коричневая дымка, кое-где подернутая золотом. Пыль
задувало на пыль.
Толпа забеспокоилась. Ружье уже поднялся в воздух меж двух огромных
крыльев, на санях, полозья которых загибались вверх с обоих концов и несли
крылья поменьше.
Казалось, работы у него больше, чем можно сделать, - столько рычагов
тянуть и толкать. Но он, очевидно, справлялся с нею превосходно, - как
тот, для кого писать сразу обеими руками естественно.
И Блерио взлетел снова. Моноплан Леблана в воздухе выглядел краснее,
чем на земле.
Толпа расходилась - занимать места в поезде, явно способном забрать
лишь небольшую ее часть. Если бежать, то можно как раз к нему успеть и
втиснуться в вагон.
Ружье еще летал, когда поезд тронулся. Аnсога lа!(62) Аппарат его зудел
над ними, точно оса под конец долгого дня сбора урожая, хмельная от
собственного существования и тучной доброты мира.
- Франц! окликнул Макс, не успев толком сообразить, зачем он это
говорит, почему у тебя на глазах слезы?
- Я не знаю, ответил Кафка. Я не знаю.