"Эйв Дэвидсон, Грэния Дэвис. Сын Неба (о Марко Поло) [И]" - читать интересную книгу автора

припомнить хоть какую-нибудь молитву, но в голову лезла только родная
Венеция. Как солоноватые воды Словенского канала лениво плескались под
окнами его спальни, еще когда он был зеленым юнцом, - и как те же
солоноватые волны плескались в его снах. И как холодно поблескивали
золотые мозаики четырех святых покровителей в тенистой арке громадной
базилики ди Сан-Марко жарким летним деньком. Поблескивали и слепили глаза
своим мутноватым сиянием. А пиршества... ах, эти несравненные пиршества...
Как требовал обычай, прежде дожа в главный пиршественный зал мраморного
Герцогского дворца входил отряд одетых в алое волынщиков из Абруцц. Слухи
по поводу сего ритуала ходили самые противоречивые. То ли Венеция раз
приняла его, покорив однажды Абруццы. То ли Абруццы его добились, покорив
однажды Венецию. "Хроники" и об одном и о другом умалчивали, так что
каждый мог судить, как ему нравится...
И всякий раз, когда первое потрясение проходило, завывание и зудение
тонуло в общей болтовне. Ибо излишняя молчаливость у венецианцев никогда
не наблюдалась. И, как однажды заметил их главнокомандующий, никогда
венецианцы не снисходили до того, чтобы возить на своих галерах мулов. А
значит, волынщикам и мулам приходилось стучать каблуками (последним -
копытами) от удаленной их области на самом юге Италии.
- Марон! - вырвалось как-то у Маффео. - Что мы тут слушаем? Рев их
мулов или их музыку? Или это без разницы?
Первое блюдо трапезы составляла пища, за которой далеко отправляться не
приходилось, а именно: водоплавающая птица венецианских лагун, начиненная
трюфелями - белыми трюфелями Терра-Фирмы у венецианских берегов, а не
черными, что так любимы франками и испанцами. Трюфелей было не так много,
как обычно, ибо в честь близившегося праздника святых колокола звонили
денно и нощно, а свиньи, специально выдрессированные отыскивать грибы на
запах, выучились также разом бежать в укрытие, только заслышат знакомый
звон. Ибо колокола звонят и в час тревоги - когда к городу приближается
враг. Свиньи эти, понятное дело, отличались от тех, которым вначале
предлагались кусочки каждого лакомого блюда - для твердой уверенности, что
пища не отравлена. Таких свиней держали ровно тридцать три рыла. Говорили,
мол, в память об Александре Великом, который (по легенде) был отравлен в
Вавилоне тридцати трех лет от роду...
Очень скоро до Маффео дошло, что волынщиков уже нет. Появился более
привычный оркестр, а когда музыка ненадолго смолкла, чтобы музыканты
смогли выдуть слюни из своих инструментов, в дело вступили клоуны и
всевозможные шуты. Многие высокопоставленные особы начали без зазрения
совести набивать карманы целыми пригоршнями орехов и сластей со всех трех
континентов, намереваясь забрать их домой - женам и детям, а также особо
ценимым слугам. Тем временем несколько оркестров принялись играть по
очереди. Ах, эти чудесные пиршества... ах, Венеция...


Обрывки тряпья, быть может, и не были столь же сухи и горючи, как
полотно, сжигаемое в закрытом баке. Сухими, как гнилушки, они также не
были. И все-таки оказались достаточно сухими. Особенно присыпанные черными
хлопьями из прожилок в валунах - хлопьями этого странного катайского
камня, что горит, как древесный уголь. Долгие-долгие мгновения Никколо
смотрел на усиленный солнечный луч, проходивший сквозь кристалл как сквозь