"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

страха к несчастному, к которому никто не решается подойти; они отирают
ему лоб и губы, выступивший от страданий пот и пену, которая его душит...
Монахиня все время-читает молитву, студентка не молится, но у обеих глаза
светятся той же любовью, и с одинаковой нежностью их маленькие
мужественные ручки стирают слюну чуть ли не во рту у страдальца. И в них
обеих, не знающих усталости, в их героической, чисто материнской
самоотверженности чувствовалось столько женственного! Вот настоящие
женщины!.. Хотелось пасть перед ними на колени и рыдать.
- Спасибо, Ведрин! - прошептал Фрейде; он задыхался от волнения, думая
о своей милой сестре.
Доктор хотел было опять кивнуть головой: "Совершенно верно...", но Поль
Астье нервно и сухо остановил его:
- Ну, понятно, сиделки, я не спорю... Сами хворые, они обожают ходить
за больными, перевязывать, натирать, греть простыни, подносить тазы... К
тому же их увлекает власть над страждущими, измученными болезнью...
Голос у него становился пронзительным, как у матери, в его холодных
глазах сверкал злой огонек, удививший его спутников, которые невольно
подумали: "Что с ним такое?" У доктора явилась вполне обоснованная мысль:
"Сколько там ни толкуй об уколах и академических шпагах, а я бы не хотел
быть на месте князя".
- Что касается материнского инстинкта женщины, - усмехнулся Поль Астье,
- я мог бы в соответствии с картиной, нарисованной нашим другом, указать
на госпожу Эвиза - беременная на восьмом месяце, она разозлилась на своего
мужа-банкира за то, что он отказался купить ей какой-то драгоценный убор,
била себя изо всех сил кулаками по животу и, наталкиваясь на мебель,
старалась больнее ударить свой плод: "Вот тебе твой ребенок, подлец! Вот
тебе твой ребенок!" А как пример стыдливости и супружеской верности можно
привести случай с миленькой вдовушкой, которая в склепе, на надгробной
плите покойного...
- Да ведь ты об эфесской матроне (*37) нам рассказываешь, - перебил его
Ведрин.
И под тряску экипажа разгорелся спор, вековечный спор между мужчинами о
женщине и о любви.
- Внимание, господа! - крикнул доктор; он, сидя спиной к кучеру, увидел
два экипажа, быстро поднимавшиеся в гору вслед за ними.
Впереди, в открытой коляске, находились секунданты князя. Гомес,
приподнявшись, вполголоса, с большим подобострастием назвал их имена:
- Маркиз д'Юрбен... Генерал де Боннейль, из Жокей-клуба... Вот это я
понимаю! И мой коллега Обуй.
Тоже в своем роде неудачником был этот доктор Обуй, но только с орденом
в петлице, потому и гонорар его доходил до ста франков. За коляской
следовала собственная карета князя, в которой скрывался вместе со своим
неизменным Лаво сам д'Атис, весьма раздосадованный всем этим делом. В
продолжение пяти минут три экипажа поднимались в гору, один за другим,
вереницей, как на свадьбе или на похоронах, слышался лишь стук колес,
тяжелое дыхание и фырканье лошадей, потряхивавших удилами.
- Обгоните, - прогнусавил чей-то высокомерный голос.
- Вот и прекрасно, - сказал Поль, - пусть они приготовят нам
расквартировку.
На узкой дороге экипажи чуть не задели друг друга колесами, секунданты