"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу авторазрительного зала. Казалось, что окутанные голубоватой дымкой кресла, ложи
и партер, ряды человеческих лиц, женские наряды и головные уборы находятся под водой - такие они были бесцветные, призрачные. В антракте - обязательное выслушивание похвал: - А платье Рейшамбер? Вы заметили, милый Поль?.. Передник из розового стекляруса, а полосы по бокам из ленты. Заметили? Нет, право, только здесь и умеют одеваться. Начали появляться знакомые. Мать добралась наконец до сына, села с ним на диван, и там, среди мехов и вечерних манто, они заговорили шепотом, наклонившись друг к другу. - Отвечай коротко и ясно, - начал Поль. - Сами женится? - Да, герцогиня знает об этом со вчерашнего дня... Но она все-таки сюда явилась... Эти корсиканцы так горды! - А имя богатой иностранки... Теперь ты можешь его назвать? - Боже мой, Колетта! Точно ты не догадывался! - И в голову не приходило... Сколько ты за это получишь? - Двести тысяч... - прошептала она торжествующе. - А мне твои интриги обошлись в двадцать миллионов... Я потерял двадцать миллионов и женщину... В бешенстве стиснув ей руки, он бросил ей в лицо: - Ловкачка! Она замерла на месте, словно оглушенная. Так это он был причиной того сопротивления, того противодействия, которое она встречала в иные дни, это из-за него вздыхала дурочка: "Если б вы только знали!" - безутешно рыдая в объятиях старшей подруги! И вот по окончании подкопа, который каждый со они при последнем ударе заступом очутились лицом к лицу, но с пустыми руками. Мать и сын молчали и искоса поглядывали друг на друга. Глаза их, такие схожие, злобно горели в полумраке. А знакомые меж тем приходили и уходили, оживленная беседа не прекращалась. И сильна же эта дисциплина, эта светская выдержка, заставившая обоих подавить в себе переполнявшее их желание кричать, топать ногами, вопить, разнести все вокруг! Госпожа Астье первая прервала молчание: - Если бы еще княгиня не уехала... Рот ее исказился от злобы - ведь этот внезапный отъезд был тоже делом ее рук! - Заставим вернуться! - сказал Поль. - Каким образом? Вместо ответа он спросил: - Сами в театре? - Не думаю. Куда ты? Что ты хочешь делать? - Оставь меня в покое... Слышишь? Только не вмешивайся... У тебя несчастливая рука. Он вышел из ложи с толпой посетителей, удалявшихся по окончании антракта, а мать вновь заняла свое место слева от г-жи Анселен, по-прежнему восторженной, благоговеющей, в состоянии вечного экстаза. - О, этот Коклен!.. Да посмотрите же, милая! Но "милая" была очень рассеянна. С блуждающим взглядом и страдальческой улыбкой освистанной балерины, она под предлогом, что свет рампы слепит ей глаза, поминутно оборачивалась к зрительному залу, отыскивая сына. |
|
|