"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

его воля, его интриганские способности не оставались бездейственными во
время этого краткого отдыха. У него созрел новый план, к нему опять
вернулась холодная и твердая решимость, которую французская молодежь
проявляет гораздо реже, чем склонность к бряцанию оружием.
Поль быстро оделся, подкрепил силы парой яиц и чашкой чаю, слегка
провел щипцами по бороде и усам, и, когда на контроле во Французской
комедии он назвал имя г-жи Анселен, самый наблюдательный человек не мог бы
в этом до кончиков ногтей светском щеголе подметить хотя бы намек на
озабоченность и угадать, что заключает в себе эта очаровательная салонная
вещица, покрытая черным и белым лаком и запертая на крепкий замок.
Культ официальной французской литературы, созданный г-жой Анселен, имел
два храма: Французскую академию и Французскую комедию, но так как первый
бывал открыт только для вознесения ревностных молитв верующих, то она
усердствовала во втором, с необычайной пунктуальностью посещая все службы,
не пропуская ни одной премьеры, ни одной генеральной репетиции, ни одного
абонементного спектакля по вторникам. Книги она читала только с маркой
Академии и с благоговением внимала только артистам Французской комедии,
которых, еще не пройдя контроля, одаряла словами, полными умиления и
неистового восторга. В своем воображении почтенная дама воздвигала две
огромные кропильницы из белого мрамора у входа в дом Мольера, перед
статуями Рашели и Тальма.
- Ах, какой порядок!.. Какие швейцары!.. Какой театр!..
Размахивая своими короткими ручками, с трудом переводя дыхание, толстая
дама наполняла коридор экспансивной, шумной радостью, вызывавшей со всех
сторон восклицания: "Вот и госпожа Анселен!" В особенности по вторникам
равнодушие светской, чопорной публики составляло разительный контраст с
ложей, где ворковала и млела от наслаждения, чуть не перевесившись через
барьер, добродушная толстая горлица с розовыми глазками, трещавшая без
умолку: "О, этот Коклен! О, этот Делоне! (*35) Что за молодежь!.. Какой
театр!.." Ни о чем ином в этой ложе не разрешалось говорить, во время
антракта знакомых встречали восторженные возгласы о таланте
автора-академика или о прелестях актрисы из труппы любимого театра.
Когда вошел Поль Астье, занавес был поднят, и он, зная обряды этого
культа, строжайший запрет произносить хотя бы одно слово во время
действия, здороваться, двигать креслом, выжидал, стоя неподвижно в
аванложе, отделенной одной ступенькой от самой ложи, где ее хозяйка
предавалась восторгам, восседая между г-жой Астье и г-жой Эвиза; Данжу и
Фрейде с физиономиями висельников сидели позади. При характерном щелканье
затворяемой двери в ложу, за которым последовало грозное "Тшш!",
обращенное к непрошеному гостю, дерзнувшему нарушить богослужение, мать
слегка обернулась и вздрогнула, увидев сына. Что случилось? Что за важное
и неотложное дело привело его сюда, в это осиное гнездо скуки, - его,
способного скучать только ради какой-нибудь цели? Наверно, опять деньги,
проклятые деньги. К счастью, они скоро у нее будут: женитьба Сами обогатит
их. Несмотря на желание подойти к сыну, успокоить, сообщить радостную
новость, которой он, возможно, еще не знает, она принуждена была
оставаться на месте, смотреть на сцену и подпевать хозяйке: "О, этот
Коклен!.. О, этот Делоне!.. Ох!.. Ах!.." Ожидание было для нее мучительной
пыткой, как и для Поля, ничего не видевшего, кроме ослепительно яркого,
раскаленного барьера рампы и отражавшейся в боковом зеркале части