"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

на площадь, высовывались люди. На конках, прекративших движение вдоль
Сен-Жерменского бульвара, пассажиры стояли на империале, и головы их
возвышались в несколько рядов, черными нитями прорезая синеву неба.
Фрейде, ослепленный солнечным светом, низко надвинув шляпу, смотрел на
огромную толпу и чувствовал прилив гордости; он относил к Академии эту
посмертную славу, которую никак нельзя было приписать автору "Путешествия
в Андорскую долину". В то же время он, к своему великому прискорбию,
убеждался, что его дорогие "будущие собратья" явно держали его на
почтительном расстоянии, делали вид, когда он приближался, что они чем-то
заняты, или же просто отворачивались, давая понять, что он лишний. Так
поступали даже те, которые третьего дня у Вуазена обласкали его; "Когда же
вы будете одним из наших?" Но горше всего ему было, что и Астье-Рею
отступился от него.
- Какое несчастье, дорогой мэтр! - обратился к нему с соболезнующим
видом кандидат, только чтобы что-нибудь сказать, чтобы почувствовать
человеческое тепло.
Астье, стоя возле катафалка, не ответил, он перелистывал свою речь,
которую ему предстояло произнести.
Фрейде повторил:
- Какое несчастье!
- Вы ведете себя неприлично, милый Фрейде, - произнес мэтр громко и
резко. Щелкнув челюстью, он снова углубился в чтение.
Неприлично?.. Почему?.. Несчастный инстинктивно стал ощупывать, все ли
пуговицы у него на месте, с тревогой осмотрел себя с головы до ног, не
будучи в состоянии понять, чем вызваны эти резкие слова осуждения. Что
случилось? Что он сделал?
У него потемнело в глазах. Он смутно видел, как катафалк с колыхавшейся
на нем пирамидой цветов и зелеными мундирами по четырем углам тронулся с
места. Сзади следовали тоже зеленые мундиры, потом вся корпорация, а за
нею на почтительном расстоянии шла другая группа людей, среди которых
очутился и он, сам не зная, как он туда попал. Молодые люди и старики,
унылые, печальные, с глубокой складкой посреди лба, которая
свидетельствовала о снедавшей их мысли, смотрели на своего соседа
подозрительным, ненавидящим взглядом. Оправившись от пережитого волнения,
Фрейде мог назвать каждого из них; он увидел увядшее, озабоченное лицо
папаши Мозера - вечного кандидата, открытое лицо Дальзона, автора
двусмысленной книжонки, забаллотированного на последних выборах, Салеля,
Герино. Все они тащились на буксире; ими Академия больше не занималась,
она предоставляла им плыть по волне, оставляемой победоносным судном,
поймавшим их на надежный крючок. Все они были здесь налицо, несчастные
пойманные рыбы: одни уже дохлые, под водой, другие еще продолжали биться и
бросали страдальческие, алчные взгляды, просящие, молящие, вечно молящие.
Давая себе клятву избежать этой участи, Абель Фрейде шел на ту же
приманку, тянулся за удочкой, так крепко попавшись на крючок, что
вырваться ему не было уже никакой возможности.
Вдали, на улицах, очищенных от толпы, по пути следования процессии,
приглушенная барабанная дробь, чередуясь с рокотом труб, привлекала
прохожих, толпившихся на тротуарах, и любопытных, высовывавшихся из окон.
Потом снова раздались протяжные звуки "Марша на смерть героя". И при виде
этих необычайных почестей, этих национальных похорон, этого горделивого