"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

восторге...
Ведрин увлек его за собой, работая здоровенными локтями, расталкивая
толпу, над которой он возвышался на целую голову.
- Родственники покойного, господа!..
Он провел провинциала в первые ряды; тот был очень рад встрече, но
вместе с тем сконфужен, так как скульптор, по своему обыкновению, говорил
громко, не стесняясь.
- Как тебе нравится этот счастливчик Луазильон? Народу не меньше, чем
на похоронах Беранже. Вот что может пришпорить молодежь...
Взглянув на Фрейде, обнажившего голову при появлении траурной
процессии, он заметил:
- Позволь, в тебе какая-то перемена... Да повернись же!.. Несчастный!
Ты похож на Луи-Филиппа!..
Поэт с церемонной важностью выпрямился во весь свой маленький рост. Усы
свисали у него вниз, на голове у него был кок, его румяное загорелое лицо,
обрамленное бакенбардами с проседью, расплылось в добродушной улыбке.
- А, понимаю! - рассмеялся Ведрин. - Прическа и усы для "князей", для
Шантильи! Все еще не оставил мысли об Академии?.. Посмотри на этот
маскарад!..
При ярком солнечном свете зрелище на огромной площади было поистине
отталкивающее: за катафалком шли члены президиума, которых, словно ради
злой шутки, выбрали среди самых нелепых старцев Французской академии, еще
более обезображенных костюмом по рисунку Давида, - зеленым мундиром с
шитьем, треуголкой и парадной шпагой, ударявшей по уродливым ногам, чего
Давид уже никак не мог предусмотреть. Первым шел Газан в треуголке,
надетой криво из-за шишек на черепе; ярко-зеленый мундир еще резче оттенял
его жирное, землистого цвета лицо с шелушащейся кожей и огромным, как
хобот, носом. Рядом с ним шествовал мрачный, долговязый Ланибуар, с
лиловыми прожилками на щеках и перекошенным ртом параличного петрушки,
прятавший свои пальмы под кургузым пальто, из-под которого торчали кончик
шпаги и фрачные фалды, что придавало ему, особенно в треуголке, вид
факельщика, гораздо менее представительного, чем академический педель с
булавой черного дерева, выступавший впереди. Далее следовали Астье-Рею,
Деминьер, сконфуженные, смущенные, словно сознававшие свою комичность и со
смиренным видом извинявшиеся за свой наряд, более или менее приемлемый под
холодным, так сказать, историческим светом высоко подвешенных люстр
академического купола, но в гуще жизни, на многолюдной площади, вызывавший
улыбки. То была выставка мартышек.
- Право, так и хочется швырнуть им пригоршню орехов, чтобы посмотреть,
как они побегут на четвереньках...
Но Фрейде не слышал этой новой дерзости своего ни с чем не считавшегося
спутника. Он незаметно улизнул от Ведрина, смешался с процессией и
пробрался в церковь между двумя рядами солдат с опущенными дулом вниз
ружьями. В сущности, он был несказанно рад смерти Луазильона, которого
никогда не видел, не знал и не мог любить за его труды по одному тому, что
никаких трудов у него и не было. Он испытывал к нему чувство благодарности
за его кончину, за кресло, освободившееся как раз вовремя. Тем не менее
весь этот погребальный церемониал, приглядевшийся старым парижанам,
стоявшие шпалерами солдаты с ранцами за спиной, дружный стук ружей о плиты
по команде шустрого офицерика, совсем еще юного, сердитого, с застегнутой