"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

герцогиня, все уже будет кончено".
В голове каждого гостя, сидящего за столом, бродит множество мыслей,
неуместных, забавных и бессвязных, прикрытых все тем же светским лоском.
Леонар Астье утопает в блаженстве: он получил сегодня утром орден
Станислава второй степени (*19) в благодарность за преподнесенный великому
князю экземпляр своей речи, к первой странице которой было подколото
собственноручное письмо Екатерины II; текст его он чрезвычайно ловко
вставил в приветствие именитому гостю по случаю его прибытия. Этим
письмом, снискавшим высокую оценку всего собрания, газеты были заняты в
течение двух дней; оно прогремело по всей Европе, прославляя имя Астье,
его коллекцию, его труды с тем оглушительным и несоразмерным резонансом,
который многочисленные органы печати создают всем современным событиям.
Пусть барон Юшенар теперь попробует подкапываться, жалить и елейным
голосом бормотать: "Обращаю ваше внимание, мой дорогой собрат..." Никто
уже не станет слушать его. И как ясно это сознает знаменитый собиратель
автографов, каким злобным взглядом окидывает он "любезного коллегу" между
двумя фразами своей научно-шарлатанской болтовни, сколько яда в каждой
морщине его длинного перекошенного лица, ноздреватого, словно пемза!
Красавец Данжу тоже взбешен, но по другой причине: герцогиня не
пригласила его жену. Такое невнимание задевает его супружеское самолюбие -
эту вторую печень, более чувствительную, чем настоящая. И, несмотря на
желание блеснуть перед великим князем, весь запас острот, специально
приготовленных и почти не бывших в обращении, застревает у него в горле.
Еще один гость тоже не в своей тарелке - это химик Дельпеш; когда его
представляли великому князю, тот очень лестно отозвался о трудах,
посвященных клинообразным письменам, смешав химика с его однофамильцем из
Академии надписей. Нужно сказать, что, кроме как о Данжу, комедии которого
пользуются известностью и за границей, великий князь ничего не слышал о
знаменитых академиках, присутствующих на обеде. Лаво еще утром вместе с
адъютантом князя сочинил памятку, в которой значились имя каждого гостя и
перечень его главных трудов. То, что его высочество сбился только раз в
целом ряде произнесенных им сегодня любезностей, служит доказательством
его находчивости и чисто княжеской памяти. Притом вечер еще не кончился,
другие академические светила скоро должны сюда прибыть - уже у подъезда
слышен грохот колес подъезжающих карет и стук захлопывающихся дверец, - и
его высочеству еще представится случай загладить свою неловкость.
А пока что великий князь, невнятно растягивая и подыскивая слова,
произнося их по большей части в нос, так что добрая половина вообще
теряется, обсуждает с Астье-Рею один исторический факт в связи с письмом
Екатерины II. Уже давно кувшины с водой для омовения рук обнесены вокруг
стола, никто больше не ест и не пьет, никто и не дышит из боязни помешать
беседе, весь стол загипнотизирован, он словно приподнялся, как на
спиритическом сеансе, присутствующие буквально прикованы к движению
княжеских губ. Внезапно августейшее гнусавое бормотание прекращается, и
Леонар Астье, споривший только для вида, чтобы сделать еще более блестящей
победу своего противника, опускает руки, точно сломанное оружие, и говорит
тоном глубокого убеждения:
- Вы меня посрамили, ваше высочество.
Чары рассеялись, стол снова стоит на своих ножках, все поднимаются
среди слитного гула восхищения, двери распахиваются, герцогиня берет под