"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

что при помощи такого домкрата можно всего достигнуть, я крикнул со своей
скамьи, передразнивая его: "А крылья, господин Астье, а крылья!"
Фрейде рассмеялся и, оставив в стороне заслуги историка, перешел к
педагогической деятельности мэтра, пытаясь защитить его как преподавателя.
Но Ведрин распалился еще больше:
- Толкуй! Хороший педагог! Вся жизнь этого ничтожества ушла на то,
чтобы удалить, вырвать из умов "сорную траву", то есть все оригинальное и
самобытное, те ростки жизни, которые учитель прежде всего должен
поддерживать и охранять... А этот негодяй - вспомни, как он нас подчищал,
ощипывал, подравнивал... Были и такие, которые не поддавались его заступу
и скребку, но старик не щадил ни ногтей, ни орудий и добивался того, что
мы становились чистенькими и гладенькими, как школьная скамья. Полюбуйся
на тех, кто прошел через его руки, за исключением некоторых бунтарей, как,
например, Эрше, который в своей ненависти к рутине доходит до крайности и
непристойности. Или я - я, обязанный этому старому шуту своей страстью ко
всему угловатому и несуразному, даже своей скульптурой, напоминающей, как
говорят, мешки, набитые орехами... Остальные отупели, выхолощены,
подстрижены под одну гребенку.
- Ну, а я? - воскликнул Фрейде, до смешного волнуясь.
- Тебя пока что спасала природа, но если ты снова попадешь в лапы
Крокодила, то берегись. Подумать только: существуют государственные школы,
одаряющие нас такими педагогами, и за все это платят жалованье, дают
ордена, выбирают даже в академики...
Растянувшись на буйно растущей траве, подперев рукой голову, размахивая
папоротником, которым он защищался от солнца, Ведрин спокойно произносил
эти резкие слова. Ни один мускул не дрогнул на его широком лице индийского
идола, одутловатом и бледном, безучастно-задумчивое выражение которого
оживляли маленькие смеющиеся глазки.
Его друг, привыкший чтить авторитеты, был совсем сбит с толку.
- Как же ты умудряешься быть в дружбе с сыном, когда ты так ненавидишь
отца?
- Я дружен с ним не более, чем с отцом. Поль Астье занимает меня своим
апломбом отъявленного нахала и рожицей хорошенькой негодницы... Хотелось
бы пожить подольше, чтобы посмотреть, что из него выйдет...
- Ах, господин Фрейде! - вмешалась г-жа Ведрин. - Если бы вы знали, как
он эксплуатирует моего мужа!.. Ведь всю реставрацию Муссо, новую галерею,
выходящую на реку, музыкальный павильон, часовню - все это сделал Ведрин,
и гробницу князя Розена тоже! А заплатят ему только за статую, тогда как и
замысел, и весь проект - все, до последней мелочи, сделано мужем.
- Оставь, оставь! - сказал художник по-прежнему невозмутимо. - Черт
возьми! Муссо! Никогда бы этому шалопаю не удалось отыскать ни одного
старинного орнамента под толстым пластом благоглупостей, который так
называемые "архитекторы" накладывали на здание в течение тридцати лет.
Местность там чудесная, герцогиня любезна и проста в обхождении, а тут еще
мы нашли в Кло-Жалланже нашего друга Фрейде... И потом... ну как бы тебе
сказать?.. Я полон замыслов, они теснят и гложут меня... Освободить меня
от некоторых из них - значит оказать мне услугу... Мой мозг напоминает
узловую станцию, на которой паровозы разводят пары на всех путях, снуют во
всех направлениях... Молодой человек это понял. У него не хватает выдумки,
и он меня обкрадывает, приспособляет мои мысли к вкусам публики, - он