"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

могла от нее оторваться всю ночь...
За этим последовали похвалы, обличающие тонкое понимание, два-три
стиха, безошибочно процитированные, уверения, что мой учитель Астье в
восторге от книги; он просил ее передать мне это, в случае если не сможет
прервать работу.
И без того не отличаясь бледностью, я, вероятно, стал багровым, словно
к исходу охотничьего обеда. Однако мое радужное настроение тут же исчезло,
когда бедная женщина проговорилась мне об их тяжелом положении. Денежные
затруднения, опала, мэтр, работающий дни и ночи над своими историческими
книгами, которые отнимают бесконечное количество времени, требуют больших
затрат - и не продаются. А тут еще дед, старик Рею, которому приходится
помогать: ведь его единственный доход - это академические жетоны, а в
таком возрасте, в девяносто восемь лет, он требует немало забот и
внимания! Поль, конечно, хороший сын, деловой человек и сумеет добиться
своего, но начало карьеры сопряжено с трудностями. И г-жа Астье скрывает
от него, в каких они тисках, скрывает это и от мужа, дорогого ей, столь
далекого от жизни большого ученого, тяжелые, размеренные шаги которого
раздавались над моей головой, в то время как жена его просила меня
дрожащим голосом, подыскивая слова, делая над собой огромное усилие, не
могу ли я... Ах, чудная, чудная женщина, я готов был целовать кружева ее
платья!.. Тебе понятна теперь, дорогая сестричка, только что полученная
тобою депеша, и ты догадываешься, для кого я прошу тебя прислать десять
тысяч франков обратной почтой. Думаю, что ты тотчас же написала Гобино.
Если я прямо не обратился к нему, то только потому, что у нас с тобой все
"пополам" и что наши порывы великодушия и сострадания тоже должны быть
общими, как и все остальное... Но, друг мой, разве не ужасно, что за
лицевой стороной парижской жизни, полной блеска и славы, таится столько
страданий?
Через пять минут после этих тяжких признаний, когда явились гости и
комната наполнилась людьми, г-жа Астье поддерживала разговор, как ни в чем
не бывало. По ее лицу и голосу можно было подумать, что перед вами
счастливая женщина, а у меня мороз пробегал по коже. Встретился я там и с
г-жой Луазильон, женой непременного секретаря. Лучше было ей сидеть у
постели больного мужа, чем надоедать всем рассказами о прелестях своей
чудесной квартиры, самой удобной в Академии, к которой со времен Вильмена
(*11) добавили еще три комнаты. И повторила она это, по крайней мере, раз
десять резким голосом аукционного оценщика, к тому же в присутствии
приятельницы, которая живет стесненно, в помещении бывшей ресторации.
Госпожа Анселен, имя которой часто упоминается в светской хронике, уж
конечно, не позволит себе ничего подобного. Эта славная толстая дама,
круглая, как шар, с румяным детским лицом, цедит слова или, вернее,
словечки, которые она всюду подбирает и потом разносит по городу, -
премилая особа! И она тоже всю ночь не могла оторваться от моей книги.
Впрочем, не простая ли это любезность? Она радушно пригласила меня
посещать ее салон, один из трех, где собираются и шумят академики.
Пишераль сказал бы, что г-жа Анселен, обожающая театр, принимает
преимущественно "лицедеев", г-жа Астье - "книжных червей", а герцогиня
Падовани завладела "князьями" - академической знатью. Но, в сущности, эти
три приюта интриг и славы не разделены стеной, и в среду на Бонской передо
мной предстал разнообразнейший ассортимент Бессмертных всех категорий