"Альфонс Доде. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

во всем согласная с ним, сроднившаяся с его химерами, настоящая жена
художника, молчаливая, благоговеющая перед мужем, заботливо отстраняет от
взрослого ребенка все, что может оскорбить его мечту, на чем он может
оступиться на своем пути к звездам. Вот женщина, дорогая Жермен,
заставляющая мечтать о браке. Да, если бы мне удалось встретить подобную
ей, я привез бы ее в Кло-Жалланж, я убежден, что ты бы ее полюбила. Но не
пугайся: такие женщины, как г-жа Ведрин, очень редки, и мы с тобой
по-прежнему до конца наших дней будем жить вдвоем.
Мы расстались, условившись встретиться в следующий четверг, но не у
них, в Нейли, а в мастерской на набережной Орсе, где они целые дни
проводят вместе. Мастерская эта представляет собой, по-видимому, нечто в
высшей степени своеобразное - это уголок в бывшей Счетной палате, где
скульптор добился разрешения работать среди обваливающихся камней и
дикорастущей зелени. Отойдя от них, я обернулся, чтобы взглянуть на отца,
мать и малыша, шедших рядом вдоль набережной под безмятежными лучами
заходящего солнца, которое озаряло их золотым светом, словно картину
святого семейства. Под впечатлением этой встречи я вечером в гостинице
набросал несколько строк, но не решился прочесть их вслух - соседи
стесняли меня. Мне нужен мой просторный кабинет в Жалланже, с тремя
окнами, выходящими на реку и на склоны холма, покрытого виноградными
лозами.


И вот наконец наступила среда, день великих новостей, о котором я
намерен рассказать тебе со всеми подробностями. Признаюсь, я с замиранием
сердца готовился к посещению Астье, и волнение мое еще усилилось, когда я
поднимался по старой лестнице, величественной и сырой, на Бонской улице.
Что скажут о моей книге? Успел ли мой бывший учитель хотя бы раскрыть ее?
Мнение этого прекраснейшего человека так важно для меня, он все еще
сохранил в моих глазах обаяние наставника, перед которым я всегда буду
чувствовать себя школьником. Его беспристрастная и верная оценка будет,
без сомнения, разделена и Академией при присуждении премии Буассо. Поэтому
понятно, с какой тревогой и нетерпением ждал я его в большом рабочем
кабинете, предоставляемом мэтром в распоряжение г-жи Астье для ее
еженедельных приемов.
Увы! Это уже не прежняя квартира в министерстве. Стол историка задвинут
куда-то в угол и заставлен большой ширмой из старинной материи,
закрывающей и часть книжного шкафа. Напротив него, на почетном месте,
портрет г-жи Астье в молодости поражает своим сходством с сыном и со
старым Рею, с которым я в тот же день имел честь познакомиться. От
портрета веет скучным, холодным, словно напускным, достоинством, как и от
этой большой комнаты без ковра, с темными драпировками на окнах, выходящих
на еще более темный двор. Но вот вошла г-жа Астье, и ее радушный прием
преобразил все вокруг. Что за свойство у парижского воздуха - сохранять
вопреки годам прелесть женского лица, точно под стеклом картину, писанную
пастелью! Хозяйка дома - блондинка с тонким лицом и острым взглядом -
показалась мне помолодевшей года на три. Она сначала заговорила о тебе, о
твоем здоровье, участливо осведомилась о нашей с тобой дружбе и потом,
оживившись, спросила:
- А ваша книга?.. Поговорим же о вашей книге!.. Какая прелесть!.. Я не