"Софрон Петрович Данилов. Огонь (1979)" - читать интересную книгу автора

взором Нартахова, словно прокручивая ленту фильма. Без самых малых
изменений, нестареющую, вечную.
За то время, что провоевал Нартахов, было немало случаев, когда
казалось, что жизнь подошла к самому краю и нет обратно пути к живым, но
вот так запомнился, запал в душу, пропитал всё его существо только этот. И
- странное дело - чем дальше в глубь годов отходила война, тем чаще ярче и
мучительнее снился этот сон. Он оглушал Нартахова, вторгался в сегодняшний
день, и ещё долгое время Семён Максимович жил им.
-
Айык-кы-ы!..
Нартахов хотел было повернуться, но сделал это излишне резко - он ещё
не привык к своему новому состоянию - и боль разом прихлынула к нему,
заставила вскрикнуть. Отдышавшись и перетерпев боль, Семён Максимович
осторожно высвободил руку из-под одеяла, ощупал бинты на лице и
обеспокоился: неужели он так пострадал, что пришлось перебинтовать почти
всю голову, оставив открытым лишь левый глаз? Когда его доставили в
больницу, - Нартахов был в сознании и твёрдой памяти, - то врачи спешили
перевязать его, сделать уколы, у них не было времени поговорить с
Нартаховым, рассказать, что же с ним случилось. После перевязок и уколов
его принесли вот сюда и положили на кровать. Он хотел что-то спросить, но
врач сказал, что время позднее, не для разговоров, да и, ко всему, он
сейчас занят, но когда освободится, то на минуту подойдёт к Нартахову.
Нартахов согласился и почти тут же провалился в глубокий сон, словно рухнул
в чёрную бездонную яму. "Видно, усыпили, - подумал Нартахов. - Сделали укол
- и спи".
Но спал он, похоже, не так уж и долго: за окнами всё ещё стояла ночь.
Слабый свет сочился из противоположного конца коридора, и, приподнявшись на
локте, он увидел стол дежурной медсестры и бледную свечку, стоящую вместо
подсвечника в стеклянном стакане. "Почему свечка? Ах, да, - вспомнил
Нартахов, - электростанция..."
Но света было всё же достаточно, чтобы разглядеть, что вдоль стен
коридора, где только возможно, стоят кровати. Старая больничка тесная, мест
не хватает, а новая больница ещё когда будет! Только сваи под фундамент
забили, как строительство пришлось приостановить: на каком-то повороте
бюрократическое колесо заскрипело, на какой-то бумаге не оказалось нужной
подписи, и стройплощадка опустела. Эта остановка Нартахову многих нервов
стоила.
Нартахов осторожно и медленно, проверяя себя, сел на кровати.
Оказывается, если не делать резких движений, не тревожить бинты, то жить
ещё можно: если боль и давала о себе знать, то она вполне была терпимой.
Нартахов подумал, что надо бы позвонить жене, Маайа его наверняка потеряла,
беспокоится, и он начал вставать, чтобы пойти к телефону, и встал уже, как
вдруг стены и потолок закачались, поплыли, к горлу подкатило густое
тошнотное тепло, и Семён Максимович повалился на кровать.
Он долго лежал, перемогая тошноту и головокружение, и понемногу
справился с ними, потерял много сил в этой борьбе и снова стал засыпать,
как опять услышал свой крик:
- Ни-и-ку-ус!
Эх, Никус, Никус... Николай-Коля... Николай Фомич Ерёмин... Сколько же
снегов выпало и растаяло, сколько же раз земля одевалась новой зеленью и