"Софрон Петрович Данилов. Тоскин (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Кто это тебе сказал?
- Все люди говорят...
- Знаешь, как это всё называется - пустая болтовня!
- Живём-то среди людей, как можно не считаться с их словами?!
- Ты мне верь, Даша, ложь это. Я сам в городе добился от "Холбоса" нарядов на мебель.
- Для кого? Для себя и для председателя райпо, что ли?
- Да не для кого-нибудь конкретно, а вообще добился!
- Тогда, выходит, люди правду говорят: предназначено было для доярок. А вы отняли у них, пользуясь своим положением.
- Ложь!
- Нет, не ложь! Нынче победителям соревнования даже автомашины дают. - Даша посмотрела на меня долгим взглядом. - Кирик, ты почему не хочешь понять меня?! За шкафы и кровати поступиться совестью - ведь это ужасно! Стыдно смотреть людям в глаза, перед учениками стыдно!..
- Гарнитуры никому не были предназначены, их привезли для свободной продажи. Даша, почему ты не веришь мне?!
- Ну, ладно, пусть так. Но почему именно вы должны были купить их?
- Председатель райпо - старый работник торговли. В этом году выходит на пенсию, а это... как бы в подарок.
- Себе не взял, передал дочери...
- Это его дело, кому отдать.
- Хорошо. А ты? Ты-то?
- Что же, председателю райсовета нельзя купить мебель?
- Нет, можно. В магазине очередь на мебель по записи. Мы - четвёртые. Я сегодня проверила.
- Какая была очередь, меня не интересует.
- Тогда зачем составляется очередь?
- Для обычного населения.
- "Население"... А ты кто? "Руководящий тойон"? - Даша усмехнулась. - Ты хоть понимаешь, какой человек должен быть руководителем? С чистой совестью, чтобы мог служить примером. Он должен быть первым прежде всего в труде... А ты?..
Ну, и дальше в таком роде. Стала учить меня, как первоклассника. Тут уж совсем меня взорвало:
- Не болтай! Для одного себя купил, что ли? Детям, тебе! Слышишь ты, тебе-е!
- Не нужно мне ничего этого, Кирик! Проживём и со старой мебелью, зато спокойно.
- Ну уж нет! И не надейся, что уступлю! В последнее время ты очень уж ершистая стала. Терпенью моему приходит конец. Если не нравится тебе в этом доме, можешь уходить!
Я замолчал - сам был не рад своим словам. У Даши задрожали губы, и она, обхватив руками голову, выскочила в коридор.
Гнев, досада ослепили меня, но мертвенная бледность, залившая лицо Даши, её словно во тьме потонувшие глаза заставили меня опомниться. Потом уж, немного успокоившись, я стал ругать себя за свои злые слова... Выгнать жену из дому. Дашу... В пылу гнева не слышишь себя, не думаешь, чем это может кончиться. Русские правду говорят: "Сказанное слово - не воробей, пустишь - не поймаешь".
Ну вот, назавтра Даша притащила из сарая свою железную кровать, рядом с ней поставила старый шкаф, сделанный руками её отца.
Тоскин, как будто припоминая что-то, прищурил глаза. Затем вздрогнул, словно очнувшись ото сна, взглянул на Оготоева и схватился за чайник:
- Совсем остыл. Будешь?
Оготоев неопределённо пожал плечами.
- Пойду согрею... А ты, может, немного отдохнёшь там, на моей кровати?
Тоскин ушёл на кухню.
Оготоев встал, разгибая застывшую спину - ну и холодина же в доме! - потянулся и направился в спальню. Там стояли две кровати из нового гарнитура. "Значит, железную кровать Даша взяла с собой", - подумал Оготоев и наклонился над низко висящей фотокарточкой. Перед ним было молодое, полное жизни лицо Даши.
"Какая мягкость, какая доброта и в то же время такая непреклонность в глазах", - подумал Оготоев.
Там, на берегах бурной Татты, где впервые увидел он свет, родня Даши - Даайи, как её называли тогда, славилась прямотой и правдивостью. В давние времена была, говорят, в их
роду удаганка
Кыталыктаах, служительница добрых божеств - айыы. Жаловала она людей счастьем и благополучием, ясным взором отводила от них напасти. Радость рождения нового человека, любовь молодых, разжигающих новый очаг, и славящий приход изобильного лета великий кумысный ысыах - на всё отзывалась она песнями. И от дивного голоса её зеленела пожухлая хвоя на лиственнице, на голых зачернелых ветвях берёзы лопались свежие почки, а опустелые осенние поля покрывались зелёной отавой. Когда начиналось знойное лето, предтеча голодной зимы, сохли на корню травы, леса горели, люди приходили к Кыталыктаах: "Отведи беду, проси защиты у верховных божеств - айыы!"
И алела заря, и взбиралась удаганка на вершину каменистой сопки, стоявшей у края обширного, не охватить взором, синеющего в мареве елового аласа, вся в белой как снег одежде, протяжно пела, простирая руки к восходящему солнцу, гибко кланялась ему. И на самую середину аласа, на широкую гладь озера, переливающегося в рассветных лучах, опускались девять белых журавлей. Взмахивая блестящими крыльями, наклоняя головы на гибких длинных шеях, переступая стройными ногами и чуть касаясь поверхности воды, затягивали они песню чудесную, не слыханную раньше ни одним человеком с плоскими ушами, затевали танец свой журавлиный, не виданный раньше ни одним человеком с чёрными глазами. В тот же день, после третьего удоя, начинался, говорят, обильный дождь и лил не переставая несколько дней, и земля-матушка не в силах была впитать всю влагу, исходила водой, говорят.
Так жила она средь людей. И красива, нежна была, - как берёзка ранней весной. Так жила она средь людей, и была она всем сестрой, и любой, кто помнил о ней, совершить на земле не мог даже самое малое зло.
Так жила она в том краю... Век за веком там воды несёт своенравная Татта-река, прорываясь сквозь скалы и горы. В тех горах глубоки теснины, и в ясный день таится в них тьма.
...И вот глухой осенней порою у Арбанды, главы их рода, умерла жена. И вдруг поползла страшная весть: старик решил принести в жертву маленькую девочку Дугуй, чтобы она прислуживала его жене на том свете. Люди знали из старинных преданий, что некогда почтенные старейшины родов в день прощания с этим срединным миром брали с собой любимого коня в полной сбруе, повелев захоронить его стоя, чтобы вдеть ногу в стремя под чужим небом. Но принести в жертву невинное дитя...
Услышав эту чёрную весть, Кыталыктаах вскочила на коня и поскакала к родителям девочки - старикам Логлойо. Застала она их в глубокой печали, с тёмными, как земля, лицами.
- Отец наш, властелин наш приказал...
- Не подчиняйтесь!
- Говорят, так решили небожители айыы.
- Ложь, не отдавайте дитя!
- Заберут же...
- Не отдавайте - и всё! Пусть прольётся кровь того, кто жаждет крови! - так сказала им Кыталыктаах и помчалась к Арбанде.