"Софрон Петрович Данилов. Тоскин (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Садитесь. Я ничего оскорбительного не сказал. А вот насчёт следствия... Это - не следствие. Секретарь райкома говорит с коммунистом. Кроме того, решаем не какой-нибудь текущий вопрос. "Кто виноват в смерти человека?" - так стоит вопрос.
В тот момент я как будто снова услышал крики жены, не по себе мне стало.
- В "Дабане" в пятницу вечером у пятнадцатилетней девочки начался приступ аппендицита, - продолжал Силянняхов, - а в посёлке, кроме самосвала, старой развалины, ни одной машины - все угнали охотники. На том самосвале и повезли девочку. Одолели несколько вёрст - мотор заглох. С отчаяния попытались проехать на "Москвиче", но тот сразу застрял в грязи. Куда уж в такое время "Москвичу" пройти по нашей дороге! Просят райбольницу отправить к ним вездеход, - а он с охотниками в тайге. Хирург тоже уехал на охоту. Субботней ночью меня нашли по телефону в совхозе "Таал". Той ночью всех в городе подняли на ноги - от начальника санитарной авиации до министра. И добились вертолёта. Опоздали, не смогли спасти девочку.
- Да... печальная история.
- Не только печальная, но и преступная.
Пожалуй, он прав. Если вдуматься серьёзно, в самом деле, произошёл случай, могущий взволновать и возмутить каждого: обычная операция могла бы спасти девочку, а она умерла. Они там, в совхозе, тоже хороши: с тупым упорством пытались проехать по такой непролазной грязи. Узнав, что в райцентре нет хирурга, надо было сразу добиваться вертолёта.
- Матвей Маппырович, какой прискорбный случай! Хотя ещё до прихода к вам слышал о нём, но за информацию спасибо.
- Кирик Григорьевич, я пригласил вас не для того, чтобы информировать. Я задавал вам вопросы, так как вы - человек, имеющий прямое отношение к этому делу. Обо всём теперь поговорим на бюро. О том, что прогуляли полдня, как отправились на охоту на служебной машине, почему взяли с собой хирурга, который не должен был отлучаться из райцентра.
- Говорю же вам, Матвей Маппырович, я никого с собой не брал, сам кое-как вклинился в чужую машину.
- Не забывайте: вы - председатель исполкома райсовета. Вы должны были понимать, что значит для нашего района, да ещё в пору бездорожья, санитарный вездеход. Если руководитель совершает вместе с другими проступок, ответ он должен держать первым, и спрашивают с него строже, чем с других.
Стиснув зубы, я вышел из кабинета.
Через пару дней заседало бюро. Главному врачу райбольницы дали строгий выговор с занесением в учётную карточку. Хирург был беспартийный. Постановили передать его дело на усмотрение администрации. Она должна была решать, оставить его на работе или уволить. Мне закатили выговор. Это несмотря на то, что главный врач всячески защищал меня, принимал всю вину на себя. На бюро я молчал, сказал только: "Вину признаю". Сразу понял: бесполезно что-либо доказывать.
- Никто из членов бюро тебя не защищал?
- Конечно, нет. Зная мнение первого секретаря, кто посмеет противоречить?! Наоборот, все накинулись на меня. А некоторые проявили такое усердие, что начали было разглагольствовать о моём стиле работы, о моём отношении к людям, тут их остановил Силянняхов: "Это отдельный вопрос".
Вот так, друг, не совершив никакого проступка, я схватил выговор. Некоторые из членов бюро, кто поднял руку, чтобы дать мне выговор, при Анастатове против меня слова сказать не посмели бы.
- Сомневаюсь, - высказались бы, пожалуй.
Тоскин молча махнул рукой:
- Правду говорят, беда не ходит одна. После бюро пришёл домой поздно. Обхожу комнаты - пусто, словно все куда-то перекочевали. Ни вещей Даши, ни детских вещей нет... Сел у окна. Понимаю, что один остался, а поверить в это не могу.
Не знаю, сколько времени просидел так... Слышу, дверь скрипнула. Зашла дочка Аайык. Обняла меня сзади за плечи, погладила волосы, на мою щёку закапали её слезы: "Папа, папа, не надо... не надо..." Утешала меня моя милая девочка, будто я плачу. Но не было у меня слёз. Неужели плакать из-за женщины, бросившей в трудную минуту! Нет, не плакал. Затаил злобу. Лишь детей жалко было.
- И дочь с матерью ушла? - спросил Оготоев.
- Ушла... Дети, они мать слушаются. Председатель райсовета - такой человек, что без конца мечется по району. Дома бываешь как гость. Где уж тут возиться с детьми! Они всё время были с Дашей... Девочка моя после этого ещё несколько раз ночевала у меня.
Вот так и разошлись...
Даша переехала к своей родственнице, замужней женщине. Семья у неё небольшая, а дом просторный, построили сами.
На следующий день после работы пошёл к ней. Хозяин с женой встретили меня так, будто в семье у нас ничего не произошло. Угостили чаем, но Даша не вышла ко мне.
Накануне всю ночь не спал, думал о ней, перебирал в памяти всё, что было за пятнадцать лет нашей совместной жизни, - и ничего такого, из-за чего можно было бы развестись, так и не нашёл. "Наверно, Даша решила немного попугать меня, - думал я. - Поговорю с ней ласково, сердечно - обязательно помирится. Тогда я тоже переберусь к ним, а нашу квартиру в это время приведём в порядок, и никто о нашей размолвке не узнает - дело-то ведь понятное, скажут: "Перекочевали, чтобы сделать ремонт".
Для приличия посидев с хозяевами, постучал в дверь жениной комнаты. Ответа не последовало. Постоял немного, открыл дверь. Даша за столом проверяла тетради. Услышала, конечно, как я зашёл, но даже не повернулась.
- Здравствуй, - сказал я приветливо.
- Здравствуй...
- Можно присесть?
- Зачем? - и посмотрела на меня холодно.
Всё же не терял надежды, что, услышав мои ласковые, тихие слова, смягчится. За свои сорок лет ни разу никого не умолял, не просил надо мною сжалиться. Но в этот раз решил даже и прощенья просить, и умолять свою жену, если придётся. Положение-то какое: или несколько минут унижения, или вкривь и вкось вся твоя жизнь.
- Поговорить с тобой хочу, - сказал я.
- О чём?
Помедлив, отвечаю:
- Да ты сперва позволь мне присесть.
"Главное - не выглядеть жалким просителем", - думаю про себя и стараюсь держаться так, как подобает мужчине, степенно.
- Садись! - Даша указала на стул, стоящий поодаль от неё, у двери. - Если ты хочешь говорить о разводе...
- Нет, даже слышать об этом не хочу, Даша, - прервал я её.
- Если ты хочешь говорить о разводе, - продолжала Даша, будто не замечая моих слов, - о том, что это большая ошибка с моей стороны, о том, что нет оснований для моего ухода, о том, что ты нас, - тут она горько усмехнулась, а я вздрогнул, - и меня, и детей любишь - то лучше и не начинай.
- Нельзя же так, Даша... Опомнись! У нас и в самом деле нет причины для развода.
И я заговорил о том, что всегда желал ей и детям только добра, только хорошего, что я готов делать для них всё возможное и невозможное. И о том, что они для меня самые дорогие люди на свете.
Но Даша прервала меня:
- Я же сказала тебе, не надо об этом!
Некоторое время сидели молча.
Теперь я решился подступить с другой стороны:
- Про нас уже разные слухи расползаются. Я опасаюсь...
- Что эти слухи испортят твою карьеру? А ты всю вину сваливай на меня. Если спросят, не буду отрицать, - Даша, подперев ладонью голову, смотрела в угол. - Ведь и я виновата в том, что из хорошего, скромного парня ты превратился в зазнавшегося чинушу. На многое глаза закрывала, всегда подчинялась тебе, не сумела сделать так, чтобы ты понял, что хорошо, что плохо.
- Это ты подчинялась мне? Если бы кто слышал, как ты кричала на меня!
- Это было потом... когда дошло до крайностей... А раньше сколько раз я просила, умоляла тебя, помнишь?! Всё это ты слушал, как слушают надоедливое жужжание комара. Тебя-то одного можно было терпеть до поры до времени, но...
Даша взглянула на меня в упор: