"Николай Данилевский. Россия и Европа" - читать интересную книгу автора

возбудило неудовольствие в миллионах людей. Для такого образа действий
необходимо предположить какую-либо особую побудительную причину. Страх перед
насильственными требованиями Франции тут ничего не объясняет, потому что
Турции не могло не быть известно, что от нападения Франции она всегда нашла
бы поддержку и защиту в России, а, вероятно, также в Англии и в других
государствах Европы, как это было в 1840 году(13). Очевидно, что эта уступка
требованиям Франции была для Турции желанным предлогом нанести оскорбление
России. Религиозные интересы миллионов ее подданных нарушались потому, что
эти миллионы имели несчастье принадлежать к той же церкви, к которой
принадлежит и русский народ.
Могла ли Россия не вступиться за них, могло ли русское правительство,-
не нарушив всех своих обязанностей, не оскорбив религиозного чувства своего
народа, не отказавшись постыдным образом от покровительства, которое оно
оказывало восточным христианам в течение столетий,- дозволить возникнуть и
утвердиться мысли, что единство веры с русским народом есть печать
отвержения для христиан Востока, причина гонений и притеснений, от которых
Россия бессильна их избавить; что действительное покровительство можно найти
только у западных государств, и преимущественно у Франции? Кроме этого, для
всякого беспристрастного человека ясно, что самое требование Франции было не
что иное, как вызов, сделанный России, не принять которого не позволяли
честь и достоинство. Этот спор о ключе, который многие даже у, нас
представляют себе чем-то ничтожным, недостойным людей, имеющих счастье жить
в просвещенный девятнадцатый век, имел для России, даже с исключительно
политической точки зрения, гораздо более важности, чем какой-нибудь вопрос о
границах, спор о более или менее обширной области; со стороны Франции был
он, конечно, не более как орудием для возбуждения вражды и нарушения мира.
Так понимало в то время это дело само английское правительство.
На справедливое требование России турецкое правительство отвечало
обещанием издать фирман, подтверждающий все права, коими искони пользовалась
православная церковь,- фирман, который долженствовал быть публично прочитан
в Иерусалиме. Это обещание не было исполнено; обещанный фирман не был
прочитан, хотя этого чтения ожидало все тамошнее православное население.
Россия была недостойным образом обманута, правительство ее выставлено в
смешном и жалком виде бессилия, между тем как все требования Франции были
торжественно выполнены. Что оставалось делать после этого? Могла ли Россия
довольствоваться обещаниями Турции, могла ли давать им малейшую веру? Не
говоря уже о нанесенном ей оскорблении, не должна ли была она думать, что
Турция, после столь счастливого начала, так благополучно сошедшего ей с рук,
могла, когда ей только вздумается, отнимать одно за другим права
православной церкви, чтобы показать несчастным последователям ее тщету
всякой надежды Россию? Могла ли Россия не видеть, какое поприще открывалось
для интриг латинства, которое умело ценить полученные им выгоды и, конечно,
на них бы не остановилось. Чтобы предупредить это, оставалось одно средство:
вытребовать у Турции положительное обязательство, выраженное в форме
какого-либо дипломатического договора, что все права, которыми пользовалась
доселе православная церковь, будут навсегда сохранены за нею. Можно ли было
требовать меньшего, когда эти права только что были нарушены, а обещание
восстановить их фирманом не исполнено? Не самая ли натуральная вещь
требовать формального обязательства или контракта от того, кто показал, что
его слову, его простому обещанию нельзя давать веры? Требование Россией