"Николай Данилевский. Россия и Европа" - читать интересную книгу автора

когда-либо совершено более дерзкое, более прямое нарушение формального
народного права, чем при образовании Кавуром и Гарибальди Итальянского
королевства? Поступки правительства Виктора Эммануила с Папскою областью и
Неаполитанским королевством никаким образом не могут быть оправданы с
легальной точки зрения(8); и, однако же, всякий, не потерявший живого
человеческого чувства и смысла, согласится, что в этом случае форма должна
была уступить сущности, внешняя легальность - внутренней правде. Не таково
ли и шлезвиг-голштейнское дело, не подходило ли и оно под категорию дел
формально несправедливых, но оправдываемых скрытою под этой оболочкой
внутреннею правдой и не эта ли внутренняя правда обезоружила Европу? И на
это придется отвечать отрицательно. Во-первых, национальное дело, имеющее
своим защитником Австрию, может возбуждать только горький смех и
негодование(9). Во-вторых, принцип национальностей пока еще не признается,
по крайней мере, официально, Европою и, без разного рода побочных
соображений, сам по себе ничего не оправдывает в глазах ее. Даже
справедливое дело Италии восторжествовало лишь в силу взаимных отношений
между главнейшими государствами, так расположившихся, что на этот раз дело
легальности не нашло себе защитников. В самом общественном мнении начало
национальностей распространено лишь во Франции и в Италии, и то потому
только, что эти страны считают его для себя выгодным. В-третьих, наконец, и
это главное: принцип национальностей не применим вполне к
шлезвиг-голштейнскому делу. Немецкий народ в 1864 году не составлял одного
целого; он не имел политической национальности, и, пока она не образовалась,
во имя чего он мог требовать отделения Голштейна и Шлезвига от Дании, не
требуя в то же время уничтожения Баварии, Саксонии, Липпе-Детмольда,
Саксен-Альтенбурга и т. п. как самостоятельных политических единиц? Правда,
между разными немецкими государствами существовала слабая политическая
связь, именовавшаяся Германским союзом; но точно таким же членом союза, как
Бавария и Пруссия, Липпе и Альтенбург, был и Голштейн. Шлезвиг, конечно, не
принадлежал к союзу; но если и не обращать внимания на то, что эта датская
область была только колонизирована немцами, и придерживаться исключительно
принципа этнографического, совершенно отвергая историческое право, то и с
этой точки зрения крайним пределом немецких требований все-таки могло быть
только присоединение Шлезвига к Германскому союзу, а не совершенное
отделение и Голштейна и Шлезвига от Дании. (...) Если, следовательно,
немецкий народ не составлял политической национальности, если значительная
доля его была соединена под одним управлением с другими национальностями, то
он мог справедливо требовать от Дании только того, чтобы немецкая
национальность не угнеталась в Голштейне и Шлезвиre, а пользовалась
равноправностью с датской; но этого и требовать было нечего, это исполнялось
и без всяких требовании.
Представим себе, что первоначальный план Наполеона III относительно
Италии осуществился бы(10). Она составляла бы,- наподобие германского,-
итальянский союз, в состав которого входило бы и Венецианское королевство,
оставаясь, однако же, в соединении с Австрией. На каких основаниях мог бы
тогда король сардинский в союзе с королем неаполитанским требовать от
Австрии отделения Венеции, если бы итальянская национальность в ней ничем не
угнеталась и вообще права венециянцев не нарушались бы? Такое положение дел
итальянцы могли бы считать,- и совершенно основательно,- весьма
неудовлетворительным. Но главною причиною неудовлетворительности была бы не