"Сальвадор Дали. Тайная жизнь" - читать интересную книгу автора

почитаю благом, что, оценивая многих мастеров гораздо выше себя, я тем не
менее ни за что на свете не желал бы поменяться местами ни с кем из живущих
ныне.
В одиночку постичь и выразить смысл жизни значит сравниться с великими ти-
танами Возрождения. Такова моя жена Гала (Елена Дмитриевна Дьяконова, русская
по происхождению-прим. пер.), которую я обрел себе на счастье. Ее мимолетные
движения, жесты, ее выразительность - это все равно что вторая Новая
Симфония: выдает архитектонические контуры совершенной души,
кристаллизующиеся в благодати самого тела, в аромате кожи, в сверкающей
морской пене ее жизни. Выражая изысканное дыхание чувств, пластика и
выразительность материализуются в безукоризненной архитектуре из плоти и
крови.
Когда Гала отдыхает, могу сказать, что она равна своей грацией часовне
Темпьетто ди Браманти, что близ собора Святого Петра Монтозио в Риме. И как
Стендаль в Ватикане, я позже и независимо от него могу поставить на одну дос-
ку стройные колонны с ее гордостью, нежные и упорные перила с ее детскостью,
божественные ступени с ее улыбкой. Долгими часами перед мольбертом, украдкой
любуясь ею, когда она этого не замечала, я твердил себе, что она такое же
прекрасное полотно, как работы Вермеера и Рафаэля. Тогда как другие, кто нас
окружает, кажутся всегда .так мало прорисованными, так посредственно отделан-
ными, что похожи скорее на гнусные карикатуры, намалеванные на скорую руку
голодным художником на террасе кафе.
В семь лет я желал быть Наполеоном... Вот как это произошло. На втором
этаже нашего дома жили аргентинцы Mammaс. Одна из дочерей этой семьи, сказоч-
ной красоты Урсулина Mammaс, по слухам, стала Каталонкой 1900 года, и еще по-
говаривали, что образ Каталани списал с нее Эухенио (д'Орс в своей книге "Ла
Вен плантада" ("Дивно сложенная"). И мой седьмой год начался с того, что меня
захватила либидо-светская привлекательность второго этажа. В теплые летние
сумерки я подолгу торчал на террасе, пока еле слышимый шорох вверху не
подсказывал, что надо мной отворяется балконная дверь. На втором этаже меня
обожали так же, как и у нас. К шести вечера вокруг монументального стола в
салоне, на котором высилось чучело аиста, собирались пить матэ очаровательные
пышноволосые особы с аргентинским акцентом. Матэ подавали в большом
серебряном сосуде, который передавали от губ к губам. Эта тесная близость
ртов особо волновала и рождала в душе целый вихрь страстей, в котором уже
посверкивали острые шипы ревности.
В свой черед и я тянул сладкую жидкость, на мой вкус, слаще меда, а мед -
слаще крови. Ведь моя мама, моя кровь, всегда бывала тут же. Мое светское
становление, таким образом, было триумфальным шествием от губ к губам, ото
рта ко рту, и я желал испить чашу Наполеона, ибо Император также пребывал в
салоне второго этажа, ну если не собственной персоной, то уж во всяком случае
тут присутствовало его цветное изображение на боку небольшого деревянного бо-
чонка, в котором держали матэ. Этот Наполеон, олимпийски важный, с белым и
сытым брюшком, с розовыми мясистыми императорскими щечками, в черной шляпе,
точь-в-точь соответствовал моим представлениям о том, каким бы монархом был я
сам.
Тогда в моде была песенка.

Napoleon en el final
De un ramillette colossal