"Сальвадор Дали. Тайная жизнь" - читать интересную книгу автора

примеру, я небрежно, неровно писал, испещряя тетради кляксами. Между тем я
знал, что надо делать, чтобы писать чисто. Однажды мне выдали тетрадь из
шелковой бумаги - и я старательно, с колотящимся сердцем, смачивая перо
собственной слюной целую четверть часа перед тем, как начать, правильно и
чисто написал прекрасную страницу и занял первое место по каллиграфии. Эту
страницу даже выставили под стекло.
Мое внезапное разоблачение поразило всех окружающих, а меня вдохновило на
продолжение мистификаций и симуляций. Чтобы избежать на уроке неминуемых воп-
росов Брата, я резко вскакивал, отбрасывая книгу, которую час держал в руке,
делая вид, что учу, но на самом деле не прочитав ни страницы. Изображая безу-
мие по собственному желанию, я вскакивал на парту, потом спрыгивал, в ужасе
закрывая лицо руками, как если бы мне грозила какая-то опасность. Эта
пантомима давала мне возможность выходить одному на прогулку в сад. По
возвращению в класс мне давали попить лечебного хвойного бальзама. Родители,
которых, разумеется, уведомили об этих фальшивых галлюцинациях, просили
старших по школе окружить меня удвоенной и исключительной заботой. Меня и в
самом деле окружили особой атмосферой и уже даже не пробовали выучить чему бы
то ни было.
Меня часто возили к врачу, которому как-то в приступе ярости я разбил
очки. У меня были настоящие головокружения, если я быстро подымался или спус-
кался по лестнице, и время от времени я болел ангиной. Всего день лихорадки
давал право на целую неделю выздоровления при невысокой температуре. Я прово-
дил эту неделю в своей комнате и даже свои дела делал тут же. Потом, чтобы
избавиться от дурных запахов, у меня сжигали душистую бумагу из Армении(Город
в Колумбии (прим. пер.).) или сахар. Я любил болеть ангиной и с нетерпением
ждал блаженного выздоровления.
По вечерам приходила составить мне компанию моя старая нянька, Лусия, а
подле окна садилась бабушка с шитьем. Мама иногда приводила гостей,
усаживалась с ними в уголке. Вполуха слушая сказки Лусии, я воспринимал
непрерывно умеренный, как хорошо поддерживаемый огонь, шелест беседы
взрослых. Если повышалась температура, все мешалось в каком-то тумане,
который убаюкивал и усыплял меня. Лусия и бабушка были две самые чистенькие,
морщинистые и деликатные старушки, каких я когда-либо видел. Огромная Лусия
смахивала на священника; бабушка была маленькая, похожая на катушку белых
ниток. Меня восхищала их старость! Какой контраст между этими двумя
сказочными существами с пергаментной кожей - и грубой, туго натянутой шкурой
моих одноклассников. Я был - и продолжаю быть - живым воплощением
анти-Фауста. Бедняга Фауст, пройдя высшую науку старения, продал душу, чтобы
очистить лоб от морщин и омолодить кожу. Пусть избороздит мой лоб лабиринт
морщин, пусть мои волосы побелеют и станет неуверенной моя походка! Мне
спасти бы разум и душу, научиться тому, чему другие не могут меня научить и
что лишь сама жизнь может вылепить из меня.
В каждой морщинке Лусии или бабушки я читал природную силу, запечатленную
скорбь всех прошедших радостей. О подспудная власть Миневры, владычицы усиков
виноградной лозы, уничтожающей все!
Конечно, я ничего не смыслил в математике, был не способен вычитать или
умножать. Зато в девять лет я, Сальвадор Дали, не только открыл явление
мимикрии, но и вывел полную и всеобщую теорию, о которой расскажу дальше.
В Кадакесе у самого берега моря рос кустарник. Вблизи на нем можно было
различить маленькие неправильной формы листочки на тонких стебельках, дрожав-