"Сальвадор Дали. Тайная жизнь" - читать интересную книгу автора

Г-н Траитер начинал всегда одной и той же фразой: "А теперь я покажу тебе
то, что ты еще не видел". Он ненадолго исчезал и возвращался, еле удерживая
на плечах огромные четки, которые с адским грохотом волочились за -ним по по-
лу. "Моя жена - да хранит ее Бог! - добавлял он, - попросила меня привезти ей
четки из Святой Земли. Я купил ей эти, самые большие в мире, - они из
древесины с Масличной горы". И г-н Траитер улыбался в усы.
В другой раз он вынул из большой шкатулки красного дерева, отделанной
внутри гранатовым бархатом, красную блестящую статуэтку Мефистофеля. Зажигая
хитроумное устройство - трезубец, воздетый сатаной, - он устраивал фейервейк
до потолка, в сумраке поглаживая бороду и отечески радуясь моему удивлению.
В его комнате на нитке висела высушенная лягушка. Он называл ее "La meva
pubilla" или "моя красавица" и то и дело повторял: достаточно на нее
взглянуть, чтобы узнать погоду. Положение лягушки менялось изо дня в день.
Это пугало, но и завораживало, меня влекло к этому забавному существу. Кроме
огромных четок, Мефистофеля и лягушкибарометра, у г-на Траитера было без
счету незнакомых мне предметов, возможно, предназначенных для физических
опытов, но я позабыл их, поскольку выглядели они слишком точно и определенно.
Однако самое сильное впечатление произвел на меня оптический театр, которому
я обязан самыми смелыми детскими мечтами. Так мне никогда и не понять, на что
он был похож: сцена предстает в памяти как бы сквозь стереоскоп или радужный
спектр. Картины скользили передо мной одна за другой, подсвеченные откуда-то
сзади, - и эти движущиеся рисунки напоминали гипнотические миражи,
порожденные сном. Что ни говорио точности воспоминаний, но именно в
оптическом театре г-на Траитера я впервые увидел поразивший меня силуэт
русской девочки. Она явилась мне, укутанная в белоснежные меха, в русской
тройке, за которой мчались волки с фосфоресцирующими глазами. Она смотрела
прямо мне в глаза с выражением горделивой скромности, и у меня сжалось
сердце. Выразительные ноздри и глаза делали ее похожей на лесного зверька. По
контрасту с их поразительной живостью черты всего лица были гармоничны, как у
рафаэлевской Мадонны. Гала? Я знаю, это была уже она.
В театрике г-на Траитера мелькали также виды русских городов со сверкающи-
ми на фоне горностаевых снегов куполами. Мне чудился хруст снежка,
блестящего, как все драгоценные огни Востока. Видение далекой белой страны
так отвечало моей потребности в "абсолютной экзотике", что стало весомей и
реальней, чем расплывающиеся улочки Фигераса.
Идет снег. Я вижу это впервые. Фигерас и ближайшая к нему деревушка видят-
ся мне в идеальном снежном покрове, который, как мне и хочется, погребает
постылую реальность. Я ничему не удивляюсь, и меня наполняет спокойный
восторг, я предвкушаю волнующие волшебные приключения, которые являются будто
из только что прерванного сна, как только начинаешь о нем рассказывать.
К утру снег перестает идти. И я отхожу от заиндевевщего окна, к которому
прилипал, расплющив нос о стекло, чтобы не пропустить ничего интересного. Ма-
ма выводит нас с сестрой на прогулку. Каждый шаг по хрусткому снегу кажется
мне чудом, и мне жаль, что другие уже запятнали этот безупречный снег, я
хочу, чтобы он принадлежал только мне.
Мы выходим из города, туда, где белизна еще не тронута. Пройдя через парк,
попадаем на поляну... и я замираю перед снежным полем. Но тут же бегу на
середину поляны, где лежит крошечный коричневый шарик платана. Падая, он
слегка раскололся, так что в щелочку я могу разглядеть внутри желтый пушок. В
этот миг из-за туч выглядывает солнце и заливает светом всю картину: шарик