"Сальвадор Дали. Дневник гения" - читать интересную книгу автора

я, углубившись в свои видения..."Хорошо,- тихо проговорила Гала. - Завтра а
принесу тебе желтую краску на лавандовом масле. Только бы удалось ее
достать. Но мне хочется, чтобы ты ею писал своего Ленина."

...Я был разочарован. Мой Ленин не вызвал шока среди друзейсюрреалистов.
Это и огорчило и раззадорило меня. Тогда я пойду еще дальше и попытаюсь
сделать что-то совершенно невероятное. Только Арагон возражал против моей
"думающей машины", окруженной бокалами горячего молока.

"Довольно трюкачества, Дали! - воскликнул он гневно. Теперь молоко будут
давать детям безработных". Но Бретон поддержал меня, Арагон же выглядел
довольно нелепо. Даже мое семейство посмеивалось над ним. Но тогда уже он
был последователем отсталой политической концепции, которая привела его
туда, где он теперь, т. е. в никуда.

В это время появилось слово "гитлеризация". Я написал нацистскую няньку за
вязанием. Она попала в большую лужу. По настоянию одного из моих ближайших
друзей-сюрреалистов, приписал ей нарукавную повязку со свастикой. Я никак
не ожидал той бурной реакции, которую эта эмблема вызвала. Меня это
настолько взволновало, что я распространил свои бредовые видения на
личность Гитлера, который мне всегда казался женщиной. Много картин,
написанных в этот период, было уничтожено во время оккупации Франции. Я был
очарован мягкой повадкой, сутуловатостью Гитлера, его тесно облегающей
формой. Всякий раз, когда я начинал писать кожаный ремень, переброшенный от
пояса через плечо, мягкость, нежность плоти Гитлера, втиснутой в военный
мундир, приводила меня в состояние экстаза, вызывала бурное сердцебиение,-
чрезвычайно редкое для меня ощущение, которое я не испытывал даже занимаясь
любовью. Полнокровная плоть Гитлера, которая напоминала мне пышное женское
тело с белоснежной кожей, восхищала меня. Сознавая тем не менее
психопатологический характер этих восторгов, я с трепетом внимал шепоту,
раздававшемуся в моих ушах: "Да, на сей раз я верю, что я на грани
настоящего сумасшествия!"

Я сказал Гала: "Принеси мне желтую краску на лавандовом масле и самые
тонкие в мире кисти. Нет ничего труднее, чем передать в ультрарегрессивной
манере Мейссонье суперстрасти, мистический и чувственный экстаз, которые
охватывают меня, когда я запечатлеваю на холсте кожаную портупею Гитлера."

Напрасно я уверял всех, что мое инспирированное Гитлером головокружение
аполитично, что произведение, вызванное к жизни феминизированным образом
фюрера, заключало в себе скандальную двусмысленность, что у изображенного
есть оттенок патологического юмора, который присутствовал в образах
Вильгельма Телля и Ленина. Сколько раз я объяснял все это моим друзьям, но
все было бесполезно. Этот новый кризис моего творчества породил
подозрительность среди сюрреалистов. Дела пошли совсем плохо, когда стали
распространяться слухи, что Гитлер любит лебедей, одиночество, Вагнера,
страдает манией величия. В своих картинах я собрал все приемы Иеронима
Босха.

Я попросил Бретона созвать срочное совещание нашей группы, чтобы обсудить