"Сальвадор Дали. Дневник гения" - читать интересную книгу автора

совершенно зарубцевалась, и вмешательства моего языка было недостаточно,
чтобы отделить тонкую чешуйку, если бы я при этом не помогал конвульсивной
гримасой, появлявшейся всякий раз, когда я брал краску с палитры. Эта
тонкая чешуйка была точно такой же, как чешуйка рыбы. При повторе операции
бесчисленное множество раз я мог снять какое-то количество рыбных чешуек.
Мой рубец был подобен фабрике, производящей рыбную чешую, похожую на слюду.
Как только я снимал одну чешуйку, в углу рта моментально возникала новая.

Я сплюнул одну чешуйку себе на колено. Мне показалось, что она, словно
жало, ужалила меня. Я тут же прекратил писать и закрыл глаза. Мне нужно
было собрать всю волю, чтобы остаться неподвижным - так много сверхактивных
мух было на моем лице. Терзаясь, мое сердце начало биться как сумасшедшее,
и вдруг я понял, что отождествляюсь со своей гниющей рыбой, ибо чувствовал,
что становлюсь таким же неподвижным, как она. "Боже мой! Я превращаюсь в
рыбу!" - воскликнул я.

Доказательства реальности этой мысли не замедлили появиться. Чешуя с моего
рубца жгла колено и стала размножаться. Я ощутил, как мои бедра, сначала
одно, затем другое, потом живот стали покрываться чешуей. Я хотел
насладиться этим чудом и продолжал держать глаза закрытыми почти четверть
часа.

"Ну, - сказал я себе, все еще не веря, - сейчас я открою глаза и увижу, что
превратился в рыбу."

Сладко несло по течению мое тело, и я купался в лучах заходящего солнца.
Наконец я открыл глаза. О! Я был покрыт сверкающими чешуйками. Но в ту же
минуту я понял, откуда они взялись: это были всего-навсего брызги моего
застывшего фиксатива.

В этот момент горничная должна была принести мне съестное: тосты,
сдобренные оливковым маслом. Увидев меня, она поняла ситуацию: "Вы вымокли,
как рыба! Не понимаю, как вы можете работать со всеми этими ужасными вас
мухами!" Я углубился в свои видения до самых сумерек.

О, Сальвадор! Твое превращение в рыбу - символ христианства - произошло
благодаря мучениям с мухами. Какой типично далиниевский безумный способ
идентифицироваться с Христом, когда ты пишешь Его!

Кончиком языка, которому было больно от дневной работы, мне удалось,
наконец, отделить весь струп, а не только одну из его хрупких чешуек. В то
время, как я писал одной рукой, большим и указательным пальцами другой
бесконечно осторожно я держал струп. Он был тонкий, я сжал его, он
сломался. Я прислушался к его запаху. Запаха не было. С отсутствующим
настроением я на мгновение уместил его между носом и верхней губой, которая
приоткрылась в гримасе, точно передавшей мое чувство изнеможденного
головокружения. Блаженная усталость незаметно овладела мной.

Я отодвинулся от стола. Струп едва не упал на пол. Я поймал его уже на
тарелке, стоявшей у меня на коленях. Но это не вывело меня из состояния