"Леонид Дайнеко. Меч князя Вячки " - читать интересную книгу автора

вырубленные на деревьях, и сидели смерды спокойно на прадедовской земле,
которая их кормила.
Три, четыре, пять лет родила земля, но постепенно сила ее слабела,
словно замирала. И тогда всей общиной наступали на лес, вырубали, жгли его,
корчевали пни, готовя новую пашню. А оставленное поле постепенно зарастало
кустарником.
Хаты в Горелой Веси были срублены из осиновых кругляков, четырьмя
углами опирались на камни-роговики. Крыли их дранкой, но после того великого
пожара некоторые семьи вынуждены были по бедности использовать солому или
камыш.
- Где это ты была так долго, Настасья? - спросил Ратибор, отец Мирошки.
Сидя на замшелом валуне, он выбирал из большой кучи нарезанной лозы длинные
гибкие прутья и плел дверцы для еза, которым перегораживают реку во время
ловли рыбы. Отец был в такой же, как и Мирошка, белой полотняной рубахе, с
рыжими от пота пятнами под мышками.
- На Звонком берегу травы рвала, - ответила Настасья и потянула Мирошку
за рукав. - Иди в хату, стань на колени перед иконой и проси у бога, чтобы
простил тебе грех.
Мирошка, холодея сердцем, ступил в полумрак хаты. Пол в ней был вымощен
широкими осиновыми досками. Пахло вымытыми дубовыми лавками, стоявшими возле
стен, льняными рушниками. Под закопченным потолком висела люлька, в которой
спал маленький братик Мирошки Доможир. Печь занимала почти четверть хаты.
Напротив печи в стене было прорублено волоковое окошко для выхода дыма, оно
задвигалось широкой доской. Другое окно - красное - было больше и веселее,
сквозь него в хату попадал солнечный свет. Светец с обожженной лучиной
торчал из-под балки. От печи до глухой стены были настелены полати, на
которых так славно спится, когда снаружи воет осенняя стужа. На стенах и
потолке мать развесила веночки из васильков и ромашек, букетики сушеных
трав, они пахли сладко и дурманяще.
Мирошка, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить братика, прошел в
красный угол, стал на колени перед иконой. Мать зажгла желтую тоненькую
свечку, она освещала божий лик. У бога были большие строгие глаза,
пронизывающие душу насквозь, словно стрелы воев князя Рогволода
Свислочского. Мирошка осторожно стукнулся лбом об пол.
<Боже, спаси душу прадеда. Зачем ты превратил ее в бабочку? Бабочка
такая слабая и беззащитная. Ее может бросить в реку ветер, может склевать
птица. А град? А снег? Куда прячутся зимой бабочки и мотыльки? Боже, сделай
дедову душу лесным голубем или медведем. Лучше медведем, люди его уважают и
боятся>.
Мирошка говорил с богом, и неожиданные, непонятные ему самому мысли
всплывали в его голове. Он боялся этих мыслей, но они накатывались, как
волны на берег, и не было от них спасения.
Какой бог главный? Этот - в хате, на иконах, или тот, что прячется в
лесу и вырезан из высокого дубового кругляка? Мать молится этому богу,
боится его, но иногда ходит и к тому, лесному. Ходит украдкой, подарки ему
носит. Как он, Мирошка, ни просился, мать ни разу не взяла его с собой к
лесному богу. Все-таки, наверное, этот, домашний, бог главнее, ведь лесной
стоит под дождем и снегом, с непокрытой головой, стоит днем и ночью, и никто
не зажигает перед ним свечку. На лесного бога, конечно же, заползают
муравьи, садятся стрекозы... А домашнему богу всегда тепло и уютно.