"Осаму Дадзай. Исповедь "неполноценного" человека" - читать интересную книгу автора

места пониже, - при всем при том я все же знаю, что мне не дано избавиться
от своих страхов перед людьми, - не дано обратить взгляда к молодой листве и
почувствовать радость надежды. Тем не менее, я не пропустил ни одного
занятия, присутствовал на всех собраниях этого кружка RS (может быть, я
ошибаюсь, возможно, он назывался по-другому), саркастически наблюдал, как
"товарищи" с каменными лицами, словно занимаясь огромной важности делом,
поглощены изучением в общем-то азбучных истин (1+1=2). Наконец терпение мое
лопнуло, и, по своему обыкновению, я начал паясничать, пытаясь разрядить
атмосферу этих собраний; напряжение постепенно исчезло, а сам я стал весьма
популярным и даже необходимым членом кружка. Простые люди, они и меня,
видимо, считали таким же простым оптимистичным весельчаком, а я,
следовательно, своим поведением окончательно ввел их в заблуждение. По тому
что не был я "товарищем". Все же на каждое собрание я обязательно являлся и
обязательно веселил всех кружковцев.
Мне нравилась сама затея. И люди нравились. Но это совсем не значит,
однако, что меня сдружил с ними марксизм.
Нелегальность - вот что доставляло мне какое-то смутное наслаждение.
Мне в таких условиях было очень уютно. И наоборот, легальность в этом мире
казалась мне страшной (я чувствовал в ней что-то чудовищно сильное),
механизм ее действия - непознаваемым, и очень трудно было усидеть в этом,
фигурально выражаясь, промерзшем помещении без окон; если бы за стенами было
море нелегальности - я бы прыгнул в него, барахтался в нем, и умереть там
почел бы за великую радость.
Есть такое слово: отверженные. Так называют обычно жалких потерянных
людей, нравственных уродов. Так вот, с самого рождения я чувствовал себя
отверженным, и когда встречал человека, которого тоже так называли, ощущал
такой прилив нежности к нему, что не мог сдержать восхищения перед самим
собой.
Есть еще выражение: криминальная предрасположенность. Всю жизнь в этом
мире людей я страдал под тяжестью этой предрасположенности, но она была и
самым верным спутником в моих мытарствах, а мое с обществом взаимное
кокетничанье было как бы частью натуры. В просторечии говорят: брать грех на
душу. Вынужден признаться: грех запятнал мою душу самым естественным образом
еще с пеленок; по мере того, как я рос, он не только не спал с души, но,
наоборот, разросся, проел душу насквозь и, хоть я сравнивал свои ночи с
мучениями ада, грех стал мне роднее, ближе крови и плоти; боль, которую он
причинял душе, стала знаком того, что грешная моя душа жива, я стал
воспринимать эту боль как ласковый шепот.
На такого человека, как я, атмосфера подпольных кружков действовала,
как ни странно, успокоительно. Иначе говоря, не столько цель этого движения
нужна была мне, сколько его внешняя оболочка. А что касается самого Хорики,
- он только единственный раз пошел на такое собрание, чтобы, смеха ради,
привести меня туда; глупо сострив насчет того, что марксистам, одновременно
с изучением производственных отношений следовало бы проявлять интерес и к
потреблению, он так и поступал: от собраний держался подальше и меня все
время таскал за собой "изучать сферу потребления".
Вообще же в то время существовали марксисты самых разных толков - и
такие как Хорики, называвшие себя этим словом из пустого тщеславия, и
подобные мне, которые заседали на этих собраниях потому, что им импонировал
дух подполья. Пойми настоящие марксисты подлинную сущность своих