"Джозеф Максвелл Кутзее. Железный век " - читать интересную книгу автора

одного более чем достаточно.
Совершенно прямая волна длиною в сотни ярдов накатила на берег, перед
ней скользила одинокая согнутая фигурка на доске. На той стороне бухты
виднелись ясные голубые очертания гор. Жажда, подумала я: глаза мои так
жаждут всего этого, что я боюсь даже моргнуть. Этого моря, этих гор: хочу
запечатлеть их так глубоко, чтоб, где бы я потом ни оказалась, они всегда
стояли передо мной. Жажда моей любви к этому миру.
Стайка воробьев опустилась в придорожных зарослях, принялась чистить
перья, снова поднялась в воздух. Человек вышел на берег и, взяв свою доску,
начал карабкаться по откосу. Внезапно глаза у меня наполнились слезами.
Оттого, что я долго смотрела не моргая, сказала я себе. На самом деле - я
плакала. Сгорбившись над рулем, я дала волю поначалу только сдержанным
всхлипываниям, потом долгим бездумным рыданиям, опроставшим легкие,
опроставшим сердце.
- Ради бога простите, - наконец смогла выговорить я. И, немного
успокоившись: - Простите. Не знаю, что на меня нашло.
Я могла бы не извиняться. Он сидел так, словно ничего не случилось.
Я утерла глаза, высморкалась.
- Поехали? - спросила я.

Он открыл дверь и свистнул. Собака запрыгнула внутрь. Послушный пес;
принадлежал, должно быть, приличной семье.
Машина действительно была развернута не в ту сторону.
- Дайте задний ход, - сказал он.
Я отпустила ручной тормоз, отъехала немного назад под уклон, включила
первую передачу. Машина затряслась и встала.
- Она никогда не заводилась на задней передаче, - сказала я.
- Сворачивайте на встречную полосу.- Он давал указания, словно муж,
который учит жену водить.
Я еще немного отъехала назад и стала разворачиваться. Оглушительно
сигналя, мимо нас по встречной полосе пронесся огромный белый "мерседес".
- Я его не заметила, - ахнула я.
- Езжайте вперед! - заорал он.
Я в изумлении уставилась на орущего прямо мне в лицо чужого мужчину.
- Езжайте! - снова заорал он. Двигатель завелся. Всю обратную дорогу я
скованно молчала; Он попросил высадить его на углу Милл-стрит.
Самый скверный запах - от его ног, от ботинок. Ему нужны носки. И новые
ботинки. Нужна ванна. Ванна каждый день и чистое белье; постель и крыша над
головой; горячая еда три раза в день; счет в банке. Это больше, чем я могу
ему дать; больше, чем может дать женщина, которая сама хотела бы, говоря по
правде, забраться на колени к своей матери, чтобы та ее утешила.
Он вернулся ближе к вечеру. Стараясь забыть о том, что произошло, я
повела его по саду, показывая, что надо сделать. - Вы знаете, как подрезать
кусты? Он покачал головой. Нет, не знает. Или не желает знать. В самом
дальнем и самом заросшем углу сада ползучие растения покрыли ковром дубовую
скамью и кроличью клетку.
- Все это надо расчистить, - сказала я.
Он приподнял зеленый ковер. На полу клетки лежали высохшие кости, среди
них - полностью сохранившийся скелет молодого кролика, в предсмертных
конвульсиях выгнувшего назад шею.