"Джозеф Максвелл Кутзее. Железный век " - читать интересную книгу автора

В море. Плыть по сверкающему под солнцем морю в стеклянном пузырьке,
сражаясь с мертвым рулем. Так бывает? Со многими ли? Если подняться
воскресным вечером на Чэпменс-Пик, удастся ли мне их увидеть, этих мужчин и
женщин, кишащих в воздухе, словно насекомые, в своем последнем полете?
- Я хочу кое-что рассказать вам, - начала я. - Когда моя мать была еще
маленькой девочкой - это было в начале века, - их семья на Рождество
отправлялась к морю. Тогда еще путешествовали в фургонах, запряженных
волами. В таком фургоне они проделывали весь путь от Юниондейл на Истен-
Кейп до Плеттенберг-Бей в устье реки Писангс - не меньше ста миль и уж не
знаю сколько дней пути. На ночь они делали привал. Однажды они остановились
на самой вершине горного перевала. Бабушка с дедушкой спали в фургоне, а
детей укладывали под ним. И вот - так начинается эта история - моя мать
лежала в ночной тиши на горном перевале, укутанная в одеяло, а рядом спали
ее братья и сестры. Сквозь спицы колес она глядела на звезды, и постепенно
ей стало казаться, что звезды движутся, - либо звезды движутся, либо колеса,
очень-очень медленно. И она подумала: "Что мне делать? Вдруг фургон
покатится с горы? Наверное, нужно закричать? Что, если я промолчу, а он
покатится все быстрее и быстрее, и там, внутри, мои родители? А вдруг мне
все это только кажется?" С неистово бьющимся сердцем, задыхаясь от страха,
она лежала, смотрела на звезды и думала: крикнуть или не крикнуть? И
старалась уловить скрип колес. В конце концов она уснула, и все ее сны были
о смерти. А утром, пробудившись, увидела, что солнце мирно сияет, что фургон
никуда не делся и родители никуда не делись и что все хорошо и все как
прежде. Я ожидала, что он что-нибудь скажет - что-нибудь о горах, или о
машинах, или о велосипедах, или о своем детстве. Но он упорно молчал.
- Она никому не рассказывала о том, что было в ту ночь, - опять начала
я.
- Может быть, она решила дождаться меня! Я слышала от нее эту историю
много раз, во многих версиях. Но всегда это было по пути к реке Писангс.
Какое прекрасное, манящее название! Я была уверена, что это самое красивое
место на земле. Через несколько лет после того как мать умерла, я съездила в
Плеттенберг-Бей и увидела впервые реку Писангс. Это даже не река, а ручеек;
он едва пробивается сквозь водоросли, а по вечерам над ним висят тучи
москитов. Рядом - лагерь отдыха, где полно визжащих детей, где толстые
мужчины в шортах и босиком жарят сосиски над газовыми плитами. Не рай,
отнюдь. Не то место, куда стоит путешествовать год за годом через горы и
долины. Машина ползла вверх по Бойес-Драйв, послушная, но старая, как
Росинант Я крепко вцепилась в руль, понукая ее.
Над Мёйзенбергом, там, где открывается вид на Фолс-Бей, я остановилась
и заглушила двигатель. Пес принялся скулить. Мы выпустили его. Он обнюхал
придорожные камни, кусты и поднял лапу. В затянувшемся молчании мы наблюдали
за ним. Наконец он заговорил.
- Вы не так поставили машину, - сказал он. - Надо было развернуть ее в
направлении спуска.
Я не показала, что задета. Мне всегда хотелось выглядеть
самостоятельной, а теперь больше, чем когда-либо, - ведь скоро я не смогу
обойтись без посторонней помощи.
- Вы уроженец этих мест? - спросила я.
- Да.
- И всю жизнь тут прожили? Он беспокойно поерзал. Два вопроса подряд -