"Джозеф Максвелл Кутзее. Железный век " - читать интересную книгу автора

да будет смерть мне и отцом и матерью". Вы умываете руки, и смерть
усыновляет их.
Флоренс покачала головой:
- Нет, - решительно сказала она.
- Вспомните, что вы рассказали мне в прошлом году, Флоренс, когда в
поселках происходили эти неописуемые вещи. Вы тогда сказали: "Я видела, как
горела женщина; она кричала "Помогите!", а дети смеялись и подливали в огонь
бензин". Вы тогда сказали: "Не думала я, что до этого доживу".
- Да, я так сказала, и все это было. А кто их сделал такими жестокими?
Белые - вот кто их такими сделал! Да! - Она дышала глубоко, взволнованно. Мы
были в кухне. Флоренс гладила. Ее рука с силой надавила на утюг. Я тихонько
дотронулась до ее руки. Она подняла утюг: на прожженной простыне осталась
коричневая метка. Беспощадна, подумала я: война без пощады и без границ;
Благо тому, кого она обошла стороной.
- А когда в один прекрасный день они станут взрослыми, - сказала я
мягко,
- уверены ли вы, что жестокость покинет их? Какие родители выйдут из
тех, кому внушили, что время родителей кончилось? Куда мы денем родителей
после того, как уничтожим саму идею родителей? Они пинают и бьют человека,
потому что он пьет. Они поджигают людей и смеются, глядя, как те умирают.
Как будут они относиться к собственным детям? Какую любовь они могут им
дать? У нас на глазах их сердца каменеют, и что вы при этом говорите? Вы
говорите: "Это не мой ребенок, это белый ребенок; это чудовище - порождение
белого человека". И это все, что вы можете сказать? Свалить всю вину на
белых и отвернуться?
- Нет, - сказала Флоренс, - это неправда. Я не отворачиваюсь от своих
детей. - Она сложила простыню поперек, вдоль и еще раз поперек, вдоль -
аккуратно, уверенно, уголок к уголку. - У нас хорошие дети, они крепче
железа, мы гордимся ими. - Она разложила на гладильной доске одну из
наволочек. Я ждала, что она скажет дальше. Но она ничего не сказала. Ей
неинтересно было со мной спорить.
Крепче железа, думала я. Пожалуй, как и сама Флоренс. Железный век. За
ним следует бронзовый. Как долго, как долго еще ждать, пока вернутся, следуя
круговороту, более мягкие эпохи: век глины, век земли? Спартанская матрона с
железным сердцем, рожающая воинов своей отчизне. "Мы гордимся ими". Мы.
Возвращайся со щитом или на щите.
А я? Что им всем до моего сердца? Мое единственное дитя за тысячи миль
от меня, в безопасности; скоро я стану дымом и пеплом; так что мне до этого
времени, в котором детство презираемо, в котором дети учат друг друга
никогда не улыбаться, не плакать, на потрясать, словно молотом, поднятыми
кулаками? Или это и впрямь время, выкопанное из прошлого, восставшее из
земли, время-ублюдок, время-урод? Откуда еще взяться железному веку, как не
из века каменного? Разве мало было у нас вортрекеров, многих поколений
вортрекеров, африканеров с угрюмо сжатыми губами, марширующих, распевающих
патриотические гимны, отдающих честь знамени, готовых умереть за отчизну?
Ons sal lewe, ons sal sterwe!*. Разве мало сейчас белых фанатиков,
проповедующих старый режим-дисциплину, работу, повиновение,
самопожертвование, - режим смерти детям, среди которых многие еще даже не
могут завязать шнурки на ботинках? Все это один кошмарный сон! Дух Женевы,
торжествующий в Африке. Кальвин, весь в черном, со стылой кровью в жилах,