"Джозеф Максвелл Кутзее. Железный век " - читать интересную книгу автора

- Я не могу указывать этим детям, что им делать, - сказала Флоренс. -
Теперь всё по-другому. Теперь нет отцов и матерей.
- Ерунда, - сказала я. - Всегда будут отцы и матери. На этом обмен
мнениями закончился.
О том, что происходит в школах, молчит радио, молчит телевидение,
молчат газеты. В мире, который они показывают, счастливые дети по всей
стране сидят за своими партами и узнают, чему равен квадрат гипотенузы и что
попугаи обитают в джунглях Амазонки. О событиях в Гугулету я могу судить
только по тому, что знаю от Флоренс и что вижу, стоя на балконе и глядя на
северо-восток; к примеру, что сегодня Гугулету не горит или, если и горит,
то не очень сильно. Страна все время тлеет, но я, со всей моей доброй волей,
участвую в этом лишь наполовину. Подлинная моя забота внутри: это та вещь,
то слово для этой самой вещи, медленно прокладывающей себе путь внутри моего
тела. Унизительное состояние, а в такие времена еще и нелепое. Смешон
банкир, на котором загорелась одежда, и вовсе не смешон такой же нищий. Но я
ничего не могу с собой поделать. "Посмотрите на меня! - хочется мне крикнуть
Флоренс.
- Я тоже горю!"
Большую часть времени мне удается не давать буквам этого слова
сомкнуться, подобно зубьям капкана. И читаю я всегда настороженно, пропуская
строки и даже целые абзацы, следя краем глаза, не пошевелилось ли где это
слово, все время ждущее в засаде.
Но в темноте, когда я одна в своей постели, соблазн взглянуть на него
становится неодолимым. Меня почти толкает к нему. Я вспоминаю себя девочкой
в длинном белом платье и соломенной шляпке на огромном пустом побережье.
Ветер несет тучи песка. Я придерживаю руками шляпу, я зарываюсь ногами в
песок, я сопротивляюсь ветру изо всех сил. Но постепенно здесь, в пустынном
месте, где никто меня не видит, это становится непосильной задачей. Я
расслабляюсь. Ветер подталкивает меня сзади, словно невидимая рука. Какое
облегчение - подчиниться ему. Сперва шаг за шагом, потом переходя на бег, я
отдаюсь ему целиком. Вот уже много ночей подряд он приводит меня к
"Венецианскому купцу". "Разве я не ем, не сплю, не дышу, как и вы? - кричит
еврей Шейлок. - Разве у меня не идет кровь?" - И показывает кинжал с
насаженным на него фунтом кровоточащего мяса. "Разве у меня не идет
кровь?" - доносятся до меня слова длиннобородого еврея в скуфейке,
приплясывающего от ярости и боли на сцене.
Если бы ты была здесь, я выкрикнула бы тебе свой крик. Но тебя нет.
Тогда пусть это будет Флоренс. Флоренс должна пережить эти минуты, когда
страх выходит из меня, оставляя листья на ветках скукоженными. "Все будет
хорошо" - вот что я хочу услышать. Хочу, чтобы кто-нибудь обнял меня -
Флоренс или ты - и сказал, что все будет хорошо.
Сегодня ночью я лежала в постели, подложив под бедро подушку, прижав
руки к груди, чтобы не пустить боль дальше. Часы показывали 3:45, и я с
завистью думала о том, как Флоренс спит в своей комнате среди своих детей, -
четыре дыхания с разными промежутками, сильные и чистые. Когда-то и у меня
все это было, подумала я. Теперь это есть у тебя, а у меня ничего. Четыре
безостановочных дыхания и еле слышное тиканье часов. Сложив вдвое лист
бумаги, я написала Флоренс записку: "Ночью плохо себя чувствовала. Если
удастся заснуть, не будите. Попросите детей не шуметь. Спасибо. Э. К.",
спустилась на кухню и оставила ее посередине стола. Потом, дрожа от холода,