"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

внезапно все приходит в движение. Женщина резко садится в постели, озираясь,
она обрызгана кровью и поражена сердитым свистом и хрипом рядом с ней. Какое
счастье, что в такие минуты события разворачиваются сами собой и не
требуется ни руководителя, ни присутствия духа! Она ерзает, чтобы сорочка
благопристойно опустилась на бедра. Подавшись вперед и ухватившись за одно
из их четырех коленей, я наношу гораздо более меткий удар по ее макушке. Она
опускает голову в колени и валится влево, свернувшись в клубок; мой
театральный томагавк засел у нее в голове. (Кто бы мог подумать, что я
способна нанести подобные удары?) Но с этой стороны кровати по мне скребут
пальцы, я теряю равновесие, мне нужно сохранять хладнокровие, я должна
оторвать их, один за другим, вернуть (с некоторым усилием) свой топорик и с
отвращением рубить эти руки, эти ладони, пока не улучу свободную минутку,
чтобы накинуть простыню на всю эту дрожащую массу и утихомирить ее. И вот я
уже наношу удары в ровном ритме - возможно, дольше, чем требуется,
одновременно успокаивая себя и готовясь к тому, что должно стать новой фазой
моей жизни. Потому что больше мне не нужно беспокоиться о том, чем заполнить
свои дни. Я нарушила заповедь, а виновным не может быть скучно. Мне нужно
избавиться от двух тел взрослых людей и уничтожить множество следов
кровопролития. Нужно придать должное выражение лицу, сочинить историю-и все
это до рассвета, когда Хендрик зайдет за ведром перед доением!
27. Я спрашиваю себя: почему с того самого момента, как она приехала по
равнинам в высоком двухколесном экипаже, в который была впряжена лошадь с
плюмажем из страусовых перьев, в пыли после долгого путешествия, в своей
широкополой шляпе, я отказывалась с ней говорить, упрямо заставляя себя
продолжать монолог моей жизни? Могу я вообразить, каково бы это было -
перелистывать вместе с ней страницы утра за дымящейся чашкой чая, когда за
окном квохчут цыплята, а слуги тихонько болтают на кухне, и какой был бы
настрой - сдержанный или безмятежный? Могу я вообразить, как вырезаю с ней
выкройки или прогуливаюсь по саду под ручку, хихикая? Возможно ли, что я
пленница не одинокого дома на ферме и каменной пустыни, а своего каменного
монолога? Были ли мои удары нацелены на то, чтобы закрыть эти проницательные
глаза или заставить умолкнуть ее голос? Не могли бы мы, склонившись над
чашками чая, научиться ворковать друг с другом; или, быть может, проплывая
мимо друг друга в темном коридоре, в час сиесты, когда жарко и не уснуть,
дотронулись бы, обнялись, прижались? Разве не могли бы эти насмешливые глаза
смягчиться, разве не могла я сдаться, разве не могли мы пролежать весь
полдень в объятиях друг друга, шепчась, - две девчонки вместе? Я глажу ее
лоб, она утыкается носом в мою руку, я отражаюсь в темных прудах ее глаз, я
не имею ничего против.
28. Я спрашиваю себя: что же во мне такое, что заманивает меня в
запретные спальни и заставляет совершать запретные поступки? Может быть,
жизнь в пустыне в этом чехле из черной ткани закрутила меня в такой клубок
зловещей энергии, что даже коробейник или гостящий у нас троюродный брат
должны опасаться, как бы не отравили еду или не зарезали в постели? Доводит
ли элементарная жизнь до элементарных состояний - чистого гнева, чистого
чревоугодия, чистой праздности? Не потому ли я никогда не покидала ферму,
чуждая городской жизни, предпочитая погружаться в пейзаж символов, где
простые страсти могут бушевать и вертеться вокруг своих собственных центров,
в безграничном пространстве, в бесконечном времени, создавая свои
собственные формы проклятия?