"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

которые мы никогда не увидим, которые проживают свою жизнь от бесконечности
до бесконечности, во мраке и неведении. Если только я не путаю их с
планетами. Ветер дует из моей комнаты через дверную скважину, через щели;
когда дверь откроется, он меня поглотит, я буду стоять в этом черном вихре,
ничего не слыша, не осязая, окруженная ветром, который ревет в промежутках
между атомами моего тела, свистит в пещере за моими глазами.
106. Он кладет меня на знакомое зеленое покрывало. Поднимает мои ноги и
снимает с меня туфли. Разглаживает мое платье. Что еще может он сделать? И
снова этот мягкий тон:
- Давай же, дитя мое, засыпай, уже поздно.
Он кладет мне руку на лоб - мозолистую руку человека, который гнет
железо. Как нежно, как утешительно! Но он хочет узнать, нет ли у меня
температуры, не вызвано ли мое отчаяние микробом. Сказать ему, что во мне
нет микробов, ибо мое тело слишком прокисшее, чтобы там завелись микробы?
107. Он ушел от меня. Я лежу изможденная, а мир все вертится и вертится
вокруг моей постели. Я говорила, и со мной говорили, дотрагивалась - и до
меня дотрагивались. Поэтому я нечто большее, нежели просто отзвук этих слов,
следующих через мою голову из никуда в никуда; или луч света в пустоте
пространства; или падающая звезда (что-то меня в этот вечер все тянет на
астрономию). Так почему же я не могу просто повернутся и уснуть одетой, и
проснуться утром, и вымыть посуду, и стушеваться, и ожидать награды,
которая, несомненно, будет мне вручена, если только в этой вселенной царит
справедливость? Или так: почему я не могу уснуть, мысленно все повторяя и
повторяя вопрос: почему я не могу просто уснуть одетой?
108. Колокольчик, созывающий к обеду, находится на своем месте на
буфете. Я бы предпочла что-нибудь побольше, например звонкий школьный
звонок; возможно, старый школьный звонок прячется где-то на чердаке,
покрытый пылью, дожидаясь своего часа, - если когда-нибудь там была школа;
но у меня нет времени его искать (хотя у них ушло бы сердце в пятки, если бы
они услышали шуршание мышиных лапок, хлопанье крыльев летучих мышей,
призрачные шаги мстителя прямо у них над головой, над кроватью). Босиком,
неслышно, как кошка, придерживая язык колокольчика, я крадусь по коридору и
прикладываю ухо к дверной скважине. Все тихо. Лежат ли они, затаив дыхание -
два затаенных дыхания, - ожидая, что я буду делать? Они уже уснули? Или
лежат, сжимая друг друга в объятиях? Это делается вот так - движения,
неприметные для слуха, как у мух, склеившихся вместе?
109. Колокольчик издает тихий непрерывный звон.
Когда у меня устает правая рука, я начинаю звонить левой.
Я чувствую себя лучше, чем когда стояла здесь в последний раз. Я
спокойнее. Я начинаю напевать про себя, сначала приноравливаясь к звуку
колокольчика, затем улавливаю его и мурлычу в тон.
110. Время течет мимо, туман, который рассеивается, сгущается и
всасывается в темноту впереди. То, что я считаю своей болью, хотя это всего
лишь одиночество, начинает проходить. Кости моего лица оттаивают, я снова
становлюсь мягкой, мягкое человеческое животное, млекопитающее. Колокольчик
нашел свой ритм: четыре раза тихо, четыре - громко, и я начинаю вибрировать
вместе с ним. Мои печали покидают меня. Маленькие существа, похожие на
палочки, они выползают из меня и исчезают.
111. Все еще будет хорошо.
112. Меня ударили. Вот что случилось. Меня сильно ударили по голове. Я