"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

есть печенье, втыкать складной нож в столешницу и щипать меня за зад, когда
я буду проходить мимо. Мой отец будет покупать ей новые платья, в то время
как я буду стирать ее грязное нижнее белье. Он и она будут валяться весь
день в постели, предаваясь чувственной неге, а Хендрик будет пьянствовать,
шакалы - пожирать овец, и работа нескольких поколений пойдет прахом. Она
родит ему детей с оливковой кожей, которые будут писать на ковры и носиться
по коридорам. Она будет замышлять с Хендриком кражу денег и серебряных часов
у моего отца. Они пошлют за своими родственниками - братьями, сестрами,
троюродными братьями - и поселят их на ферме. Сквозь щелочку в ставнях я
буду наблюдать, как эта орда танцует под гитару воскресными вечерами, а
старый хозяин сидит на веранде, как идиот, улыбаясь и кивая - предводитель
на празднике.
96. Кто же среди нас зверь? Мои истории - это истории, они меня не
пугают, они лишь оттягивают ту минуту когда я должна спросить: а не свой ли
собственный рык я слышу в зарослях? Не я ли та, кого следует бояться,-
прожорливый, ненасытный зверь, - потому что здесь, в сердце страны, где
пространство излучается из меня на все четыре стороны земли, ничто не
способно остановить меня? Когда я спокойно сижу, глядя на свои розы и
ожидая, когда закончится день, мне трудно это признать. Но я не так глупа,
чтобы верить в то, что я вижу; и если я тщательно настрою себя на то, что
происходит у меня внутри, то, несомненно, почувствую вдали увядшее яблоко
моей матки, которое поднимается и плывет, предвещая недоброе. Возможно, я
всего лишь старая дева весом в девяносто фунтов, обезумевшая от одиночества,
но, подозреваю, не безобидная. Так что, возможно, это истинное объяснение
моего страха, страха, который в то же время и ожидание: я боюсь того, что
собираюсь совершить, и тем не менее я это совершу, потому что, если я буду
выжидать благоприятного случая, моя жизнь так и будет струиться тонкой
струйкой из никуда в никуда, без начала и конца. Мне нужна моя собственная
жизнь - вот так же, я уверена, мой отец сказал себе, что ему нужна его
собственная жизнь, когда купил кулек сердечек и ромбиков. Мир полон людей,
желающих жить своей собственной жизнью, но лишь немногим за пределами
пустыни предоставлена такая свобода. Здесь, в центре ничего, я могу
расшириться до бесконечности или сжаться до размеров муравья. Мне не хватает
множества вещей, но свобода не входит в их число.
97. Но пока я сидела здесь, грезя наяву, а быть может, даже дремала,
подперев щеки кулаками и обнажив десны, наступил вечер, свет уже не зеленый,
а серый, и меня разбудили шаги и голоса. Сердце бьется спросонья, как молот,
а во рту дурной привкус от дневного сна.
Я чуть приоткрываю дверь. Голоса доносятся с дальнего конца дома. Один
принадлежит моему отцу, он отдает приказания - я узнаю его интонации, хотя и
не могу разобрать слов! О наличии второго голоса я сужу лишь по паузам,
которые делает первый.
Произошло то, чего я боялась. Магия, заключающаяся в том, чтобы
вообразить худшее, не сработала. Худшее уже здесь.
Сейчас эти ноги, обутые в сапоги, идут по коридору. Прикрыв дверь, я
прислоняюсь к ней. Я знаю эту походку всю свою жизнь и все же стою, разинув
рот, и пульс у меня бьется бешено. Он снова превращает меня в ребенка!
Сапоги, топот сапог, черные брови, черные дырки глаз, черная дырка рта, из
которой доносится оглушительное "нет", железное, холодное, громоподобное,
которое взрывает меня, и погребает меня, и запирает меня. Я снова ребенок,