"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

нет. Должно быть, сохранилась моя фотография в одном из этих сундуков или
ящиков бюро, и я пропустила ее, перечисляя их содержимое. Как мог
обыкновенный ребенок увидеть себя с такой бесстрастной ясностью - вплоть до
сжатого рта, бледности и крысиной косички? А может быть, у меня было
видение? Не следует слишком доверять фотографиям - что было всем этим
фотографам делать в пустыне, когда я была ребенком, уж конечно, не гоняться
за мной; а может быть, я была из тех детей, что любят размышлять, и на
какое-то мгновение перенеслась из своего тела и увидела себя такой, какой
была на самом деле, - в темно-зеленом платье, которое наверняка тоже на
чердаке, засунутое в какой-нибудь сундук, - перед тем как меня вернул в мою
бездумную целостность животного тот, кто одарил этим видением. Мой ангел-
хранитель или какая-то другая разновидность ангелов, которая предостерегает
от того, чтобы возлагать на себя большие надежды, - возможно, ангел
реальности, спасительный ангел. А может быть, я никогда не обладала
бездумной целостностью животного или утратила ее и к шести годам была уже
маленькой машиной из плоти, бегала по двору, строила ограды из камня и - что
еще делают дети? - отрывала крылья мухам, а за мной с серьезным видом
наблюдал маленький призрачный двойник; может быть, увы, нет никаких ангелов
и все снимки, на которых запечатлена я в детстве, - дело рук этого
маленького наблюдателя (что еще ей было делать?); не исключено, что она
отделилась от меня, когда я была совсем маленькой, и я вижу себя младенцем с
изжогой или болью в сердце или чем-нибудь еще, с плачем хватающейся за свои
черные баретки, глазами этого двойника, размышляющего у детской кроватки,
ощущающего свою собственную призрачную боль в сердце, - конечно, это была
она, и она не только видела тупики, которые я игнорирую, но и интересовалась
более важными вещами, нежели проблемы философии.
87. Я - черная вдова в трауре по своей жизни. Всю мою жизнь меня
оставляли лежать - забытую, пыльную, как старый башмак, или использовали как
орудие для приведения дома в порядок и контроля за слугами. Но я вижу смысл
своего существования совсем иначе, он нерешительно мерцает где-то в моем
внутреннем мраке: я-чехол, оболочка для пустого внутреннего пространства. Я
передвигаюсь по миру не как лезвие ножа, разрезающее ветер, или башня с
глазами, подобная моему отцу, а как дырка, вокруг которой - тело; внизу
свисают две длинные тонкие ноги, две костлявые руки хлопают по бокам,
сверху - большая голова. Я дырка, плачущая от желания быть заполненной. Я
знаю, что в каком-то смысле это просто слова, просто способ представлять
себя, но если не думать о себе словами и зрительными образами, то как же еще
думать? Я представляю себя соломенной женщиной, пугалом, не слишком туго
набитым, с нарисованным сердитым лицом, чтобы отпугивать воров, пустым
изнутри - полевые мышки могли бы использовать это внутреннее пространство,
если бы были очень умными. Но это уже больше, нежели зрительный образ, не
могу этого отрицать, я не столь уж несведуща в анатомии, и мое сложение
вызывает у меня интерес; к тому же я еще и девушка с фермы, живущая в
круговороте природы - пусть и такой скудной, как у нас в пустыне, - и я в
курсе, что у меня между ног имеется дырка, которая никогда не была
заполненной, и она ведет к другой дырке, тоже никогда не заполнявшейся. Если
я - круг, то, как мне порой кажется, это оттого, что я - женщина. Однако как
это бесит: после рассуждений, которые сделали бы честь мыслителю,
обнаружить, что я угодила в ловушку и должна признать, что, если бы рядом со
мной спал настоящий мужчина и подарил бы мне детей, все было бы хорошо, я бы