"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

дней, мой - из трех, - мы делим интимность уборной за фиговыми деревьями,
опорожняя в ведро свой кишечник и вдыхая дурной запах свежих фекалий
другого: либо он - мое зловоние, либо я - его. Откинув деревянную крышку, я
сажусь над его испражнениями - адскими, кровавыми, грубыми - мухи любят
такие больше всего, - с кусочками, без сомнения, непереваренного мяса. Мои
же собственные (и тут я думаю о том, как он, в спущенных брюках, сидит,
зажимая нос, а в черном пространстве под ним яростно жужжат мухи) - темные,
оливковые от желчи, слишком долго удерживаемые, старые, усталые. Мы тужимся
и напрягаемся, подтираемся каждый по-своему квадратиками туалетной бумаги,
купленной в магазине (признак аристократизма), поправляем одежду и
возвращаемся в широкий мир. Затем приступает к своим обязанностям Хендрик:
он обследует ведро и, если оказывается, что оно не пустое, опорожняет его
над ямой, выкопанной вдали от дома, моет и возвращает на место. Не знаю, где
именно опорожняется ведро, но где-то на ферме есть яма, где, переплетясь
кольцами, красная змея отца и черная - дочери обнимаются, засыпают и
распадаются.
65. Но привычки меняются. Мой отец начал приходить домой по утрам.
Никогда прежде он этого не делал. Он неуверенно заходит на кухню и
заваривает себе чай. Меня он отстраняет пожатием плеч. Он стоит, сунув руки
в карманы, спиной к двумя Аннам, если они там, глядя в окно, пока
настаивается чай. Служанки горбят плечи, встревоженные, тушуются. Если же их
нет на кухне, он бродит по дому с чашкой в руке, пока не найдет Анну
Маленькую, которая подметает, или чистит что-нибудь, или занята еще какой-
нибудь работой, и стоит над ней, молча наблюдая. Я придерживаю свой язык.
Когда он уходит, все мы, женщины, расслабляемся.
66. На этой голой земле трудно хранить секреты. Мы живем обнаженные под
ястребиным взглядом друг друга, но в нас назревает протест. Наше
недовольство друг другом, глубоко затаенное, иногда начинает нас душить, и
мы отправляемся на долгие прогулки, впиваясь ногтями в свои ладони. Лишь
подавив в себе секреты, мы можем их сохранить. Если мы молчаливы, это
оттого, что в нас накопилось много такого, что стремится вырваться наружу.
Мы ищем, на ком бы выместить нашу злость, а когда находим, бушуем
необузданно. Слуги страшатся гнева моего отца, который всегда несоразмерен
поводу. Разозлившись на него, они стегают ослов, швыряют камни в овец. Как
хорошо, что животные не испытывают гнева, а лишь терпят и терпят! Психология
господ.
67. В то время как Хендрик отбыл с заданием в богом забытое место,
жарким полднем мой отец навещает его жену. Он доезжает верхом до двери
коттеджа и ждет, не спешиваясь, пока девушка не выйдет и не встанет перед
ним, щурясь на солнце. Он говорит с ней. Она робеет. Она прячет лицо. Он
пытается успокоить ее. Возможно, он даже улыбается - мне не видно.
Наклонившись, он передает ей пакет из коричневой бумаги, полный
конфет-сердечек и ромбиков с надписями. Она стоит с пакетом в руках, пока он
отъезжает.
68. Или: в то время, когда Анна Маленькая идет домой, жарким полднем
мой отец подъезжает к ней. Она останавливается, а он, перегнувшись через шею
лошади, заговаривает с ней. Она робеет и прячет лицо. Он пытается ее
успокоить, даже улыбается ей. Он достает из кармана пакет из коричневой
бумаги, который передает ей. Пакет полон конфет, которые называют сердечками
и ромбиками. Она сворачивает пакет и идет дальше.