"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

съеживаются собаки; эти вопли обжигают мое внутреннее ухо, которое даже в
глубоком сне настроено на сигналы моего отца. Это из его спальни доносятся
крики, еще более громкие, сердитые и печальные, - с тех пор как Хендрик
привез свою молодую жену из Армоэде, когда за экипажем лениво вздымалась
пыль, ослы тащили его вверх по тропинке к коттеджу, усталые после долгой
поездки. Хендрик останавливается у дверей, опускает хлыст, вылезает из
экипажа и снимает девушку, затем, повернувшись к ней спиной, начинает
распрягать. И мой отец, стоящий на веранде, в шестидесяти ярдах от них,
впервые видит, в полевой бинокль красный платок, широко расставленные глаза,
острый подбородок, мелкие зубки, лисью челюсть, тонкие руки, стройное тело
Анны Хендрика.
50. Большой луч моего видения качается и на какое-то мгновение освещает
ребенка-жену Хендрика, выходящую из экипажа. Потом, словно я смотритель
маяка, привязанный ремнями к стулу, чтобы не смыл предательский седьмой вал,
девушка исчезает из моего поля зрения в темноту; я слышу скрежет зубчиков,
которые поворачивают фонарь, и жду, когда в поле зрения появятся Хендрик,
или мой отец, или та, другая женщина и высветятся на минуту светом, который
исходит от меня,- возможно, это даже не свет, а огонь. Мне нужно только,
говорю я себе, сбросить ремни и повернуть рычаг, который у меня под рукой,
чтобы зубчики перестали скрежетать и луч света упал на девушку, ее тонкие
руки; но я трусиха (если упомянуть одну лишь трусость), и луч раскачивается,
и через минуту я вижу каменную пустыню, или коз, или мое лицо в зеркале, и я
могу перевести дух и расслабиться. Хотя я моту мучительно желать отречься от
трона сознания ради того, чтобы перейти в режим существования коз или
камней, это мучение вполне можно вынести. Сидя здесь, я удерживаю коз и
камни, всю ферму и даже то, что ее окружает, в этой своей прохладной,
отчуждающей среде подвешенными и заменяю их, одно за другим, словами.
Горячий порыв ветра вздымает коричневато-желтую пыль. Пейзаж успокаивается и
замирает. Потом Хендрик снимает свою жену из экипажа. Не ведая, что за ней
наблюдают в полевой бинокль, она делает свои первые шаги по направлению к
коттеджу, все еще держа в руках увядший букет, ноги обрисовываются под
ситцевой юбкой, и слова снова начинают спотыкаться. Слова - это монеты.
Слова отчуждают. Язык не является средством выражения для желания. Желание -
это экстаз, а не обмен. Только с помощью отчуждения желанного объекта язык
может справиться с задачей. Жена Хендрика, ее озорные глаза лани, ее узкие
бедра - вне пределов досягаемости слов, пока желание не согласится перейти в
любопытство наблюдателя. Неистовство желания, выраженное словами, порождает
манию каталогизировать. Я борюсь с поговорками ада.
51. В предрассветный час Хендрик пробуждается, разбуженный звуками,
слишком тонкими для моего слуха: дуновением ветра, шуршанием птиц на ветках,
- которые прогоняют сон. В темноте он надевает брюки, туфли, куртку. Он
разводит огонь и варит кофе. У него за спиной незнакомка натягивает на уши
звериную шкуру и, устроившись поуютнее, наблюдает за ним. Ее глаза блестят
оранжевым светом. Окно закрыто, воздух в коттедже насыщен запахами
человеческого тела. Они пролежали голыми всю ночь, просыпаясь и засыпая,
пропитывая воздух своими смешанными испарения-ми: горьковатый запах
темнокожих, я хорошо его знаю - должно быть, у меня была темнокожая няня,
хотя я не могу ее вспомнить; (я снова принюхиваюсь, другие запахи сильнее);
конечно, железный запах крови; перебивающая запах крови тонкая струя
возбуждения девушки; и, наконец, пропитывая воздух молочной сладостью, -