"Джеймс Фенимор Купер. Моникины" - читать интересную книгу автора

качестве "быка". Причем если он и был осторожнее этого отважного животного,
зато не уступал ему в энергии и упорстве. Его похвальные усилия увенчались
успехом. Золото хлынуло к нему, как волна при наводнении, и вознесло его
целым и невредимым на ту завидную высоту, с которой, должно быть, только и
можно ясно разглядеть общество во всех его бесчисленных гранях. Все его
прежние взгляды на жизнь, которые, подобно всем, кто был сходен с ним
происхождением и политическими пристрастиями, он впитал на заре юности и
которые справедливо можно назвать близорукими, теперь были оставлены ради
возвышенной и широкой перспективы, открывавшейся перед ним.
Любовь к истине заставляет меня признать, что мой отец никогда не был
добр в вульгарном смысле этого слова. Он всегда утверждал, что его интерес к
ближним более высокого порядка и объемлет единым взглядом все хорошее и
дурное, будучи сходен с той любовью, которая побуждает родителей наказывать
ребенка: страдания в настоящем могут стать благословением в будущем и
сделать его уважаемым и полезным человеком.
Действуя в этом духе, он все больше чуждался себе подобных. Этой
жертвы, вероятно, потребовали строгость, с какой он осуждал их растущую
испорченность, и суровое, неуклонное утверждение собственных принципов. К
этому времени мой предок уже глубоко постиг то, что называют ценностью
денег, а это, как мне кажется, дает такому человеку более тонкое понимание
не только особых свойств и применений драгоценных металлов, но и опасностей,
с ними сопряженных. Он порой пространно рассуждал о гарантиях, которые
необходимо давать обществу ради его же безопасности, и никогда не голосовал
за приходского надзирателя, если тот не обладал солидностью и достатком.
Тогда же он начал жертвовать деньги в "патриотический фонд", а также
поддерживал другие нравственные и денежные устои правительства,
способствующие общей похвальной цели защиты нашей страны, наших алтарей и
наших домашних очагов.
Кончину моей матери мне описывали как трогательную и печальную сцену.
По мере того как эта кроткая тихая женщина освобождалась от оков бренной
плоти, ее разум просветлялся, проницательность обострялась, а характер
становился во всех отношениях более возвышенным и властным. Хотя она гораздо
меньше мужа говорила о домашнем очаге и алтарях, у меня нет оснований
сомневаться в том, что она не меньше его была верна первому и предана
вторым. Я опишу важное событие, каким был ее уход из этого мира в мир иной и
лучший, теми словами, которые я не раз слышал из уст человека,
присутствовавшего при ее кончине,- впоследствии он сыграл большую роль в
том, что я стал тем, чем стал. Это был священник нашего прихода,
благочестивый и ученый пастырь и джентльмен не только по происхождению, но и
по своим понятиям.
Моя мать, уже давно сознававшая, что ее час близок, упорно не желала
сообщать мужу о своем положении, чтобы не отвлекать его от дел, которым он
отдавал все свое внимание. Он знал, что она больна, очень больна - он об
этом догадывался: но так как он не только позволил, но даже настаивал, чтобы
она прибегла ко всей той помощи и советам, какие можно купить за деньги (мой
предок не был скупцом в вульгарном смысле этого слова), то считал, что
сделал все, что может сделать человек, когда дело идет о жизни и смерти,
которые, как он признавал, не входили в сферу его компетенции. Он видел, что
священник, доктор богословия Этерингтон, уже месяц ежедневно посещает их
дом, но это не вызывало у него ни тревоги, ни дурных предчувствий. По его