"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

удивлен его сравнительно многословной речью.
- Меня как познобит, так я становлюсь слабым, как котенок, сэр, -
сказал он, сохраняя то равнодушие ко всему, кроме своего дела, которого
никогда не должен забывать рулевой. - А не успею я собраться с силами, как
начинается жар, и опять я валюсь с ног.
Он вздохнул. В его тоне не было жалобы, но самых слов было достаточно,
чтобы вызвать во мне мучительные угрызения совести. На минуту они лишили
меня способности говорить. Когда тяжкое ощущение прошло, я спросил:
- Хватит ли у вас сил удержать штурвал, если судно пойдет назад? Плохо
будет, если что-нибудь случится с рулевым приводом. У нас и без того
достаточно хлопот.
Он ответил устало, что у него хватит силы налечь на штурвал. Он может
обещать мне, что не выпустит его из рук. Больше он ничего не может сказать.
В эту минуту возле меня очутился Рэнсом; он выступил из мрака
неожиданно, словно его только что создали, создали и его спокойное лицо и
приятный голос.
- Все снасти разобраны, - сказал он, - и палуба очищена, насколько
можно было проверить на ощупь.
Разглядеть ничего нельзя. Френчи стоит на баке. Он говорит, что еще
продержится.
Тут слабая улыбка изменила на миг ясный твердый рисунок губ Рэнсома. Со
своими серьезными, яснытчн серыми глазами, своим уравновешенным характером
он был незаменимым человеком. Его душа была так же тверда, как мускулы его
тела.
Он был единственным человеком на корабле (кроме меня, но я должен был
сохранять свободу движений), обладавшим мускульной силой, на которую можно
положиться. Я было подумал, не попросить ли его стать к штурвалу. Но,
вспомнив о страшном враге, которого он носил в груди, я не решился. При
моем незнании физиологии мне пришло в голову, что он может внезапно
умереть от волнения в решающую секунду.
Этот ужасный страх остановил готовые сорваться с моего языка слова.
Рэнсом отступил на два шага и исчез во тьме.
Мною вдруг овладело беспокойство, как будто у меня отняли какую-то
опору. Я тоже двинулся вперед, за круг света, во мрак, стоявший передо
мной, точно стена. Одним шагом я проник в него. Таков, должно быть, был
мрак перед сотворением мира. Он сомкнулся за мной. Я знал, что невидим для
рулевого. И я тоже ничего не видел.
Он был один, я был один, каждый человек был один там, где стоял. И все
окружающее тоже исчезло, мачты, паруса, снасти, поручни - все исчезло в
ужасной беспросветности этой полной тьмы.
Молния была бы облегчением - я хочу сказать, физическим. Я молил бы о
ней, если бы не страх перед громом.
В тягостном молчании, от которого я страдал, мне казалось, что первый
удар превратит меня в прах.
А грома, по всей вероятности, нам было не миновать.
Весь застыв и едва дыша, я ждал в ужасном напряжении.
Ничего не произошло. От этого можно было обезуметь.
И в самом деле тупая растущая боль в нижней части лица заставила меня
понять, что, бог знает, сколько времени я, как безумный, скрежещу зубами.
Удивительно, что я не слышал, как я это делаю; но я не слышал. Усилием,