"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

собственной непригодности, а затем сказал: - Теперь, ребята, мы пойдем на
ют и выровняем гротарею. Это все, что мы можем сделать. А там уже как бог
даст.


VI


Когда мы поднялись наверх, я подумал, что кому-нибудь следовало бы
стоять у штурвала. Я повысил голос - говорил я почти шепотом, - и бесшумно
в свете нактоуза появился безропотный дух в изнуренном лихорадкой теле,
голова с ввалившимися глазами, одиноко озаренная среди мрака, поглотившего
наш мир - и вселенную. Обнаженная рука, лежавшая на верхних рукоятках
штурвала, казалось, светилась собственным светом.
Я пробормотал этому светящемуся видению:
- Прямо руль.
Оно ответило терпеливо, страдальческим тоном:
- Есть, прямо руль.
Потом я спустился на шканцы. Невозможно было сказать, откуда придет
удар. Смотреть вокруг значило смотреть в бездонный, черный колодезь.
Взгляд терялся в непостижимых глубинах.
Я хотел удостовериться, убраны ли с палубы фалы.
Это можно было сделать, только нащупывая их ногой.
Осторожно подвигаясь вперед, я наткнулся на человека, в котором узнал
Рэнсома. Он обладал осязаемой материальной плотностью, в чем я убедился,
прикоснувшись к нему. Он стоял, прислонившись к шпилю, и молчал.
Это было точно откровение. Он и был той поникшей фигурой, так
мучительно старавшейся вздохнуть, которую я заметил раньше, когда мы шли
на корму.
- Вы помогали убирать грот! - тихо воскликнул я.
- Да, сэр, - прозвучал его спокойный голос.
- Господи! О чем же вы думали? Вам нельзя делать таких вещей.
Немного помолчав, он согласился:
- Да, пожалуй, нельзя. - Затем, снова помолчав, быстро, между двумя
предательскими вздохами, прибавил: - Теперь все прошло.
Кроме него, я никого не слышал и не видел; но когда я повысил голос,
ответный печальный шепот раздался на шканцах, и какие-то тени задвигались
взад и вперед.
Я приказал разобрать фалы и очистить палубу.
- Я займусь этим, сэр, - отозвался Рэнсом своим обычным приятным
голосом; его было так отрадно слышать, и в то же время он почему-то
вызывал сострадание.
Следовало бы ему быть теперь в постели и отдыхать, а моей прямой
обязанностью было послать его туда.
Но, может быть, он не послушался бы; у меня не хватало духу попытаться.
Я сказал только:
- Смотрите, потихоньку, Рэнсом.
Вернувшись на ют, я подошел к Гэмбрилу. Его лицо с выделявшимися при
свете темными, впадинами было ужасно, оно казалось застывшим навеки. Я
спросил его, как он себя чувствует, но вряд ли ждал ответа. Поэтому я был