"Саке Комацу. Смерть Бикуни" - читать интересную книгу автора

Хотела она сказать, но... промолчала.
Воин, Такэда было его имя, ушел, а потом вернулся. Бросил доспехи и
остался в ее келье. Нередко в те времена, во время смут и междоусобиц,
монахини-отшельницы служили утехой для воинов, но все же Хама испытывала
боль, когда в деревнях, куда она ходила за подаянием, на нее указывали
пальцем и говорили: "Смотрите, вот эта рабыня Будды завела себе мужчину и
держит его в своей келье!" И было великим презрение людей, а милостыня их
- малой. Зимой пришлось ей вместе с Такэдой, чтобы обмануть голод, хлебать
похлебку из глины, приправленную древесной корой.
Но как только наступили теплые дни, начала она выкапывать молодые
побеги корней бамбука, росшего на задах хижины, да выращивать кое-какие
овощи на крошечном, с кошкин лоб, огородике. Она старалась угодить
мужчине, даже волосы отпустила на своей бритой голове.
- Подумать только, как мы с тобой живем - тихо да незаметно... В
наше-то время, в нашем-то смутном мире... - говаривал Такэда, глядя на нее
с галереи. И взгляд его был мягким и задумчивым, совсем не таким, как в ту
первую ночь. - Может быть, подобная жизнь и есть истина. Такая же истина,
как сама древность. Мудрость учеников Будды достойна удивления!
И Хама в такие минуты смеялась. Весело, как девочка. И прикрывала рот
испачканной в огородной земле рукой, и комочки плодоносной земли прилипали
к ее розовым губам.
- Мудрость учения Будды тут ни при чем, - отвечала она. - Это мудрость
самого человека, вошедшая в него еще в те незапамятные времена, когда
Сакья-Муни еще не родился. Человек учился, как надо жить, не обижая других
и сам не будучи обиженным. А потом глупая алчность и звериная ненасытность
заставили его позабыть первородную мудрость. И не людям учиться у Будды
вере, и праведности, и миру душевному. Будда сам позаимствовал у души
человеческой данное ей изначала светлое спокойствие, всепомогающее и
исцеляющее от ненужных страданий.
- Кто знает, кто знает... - задумчиво качал головой мужчина. - Может
быть, настанут такие времена, когда даже тебя не пощадит бурливый поток
времени. И окружающий мир вторгнется в твою келью в образе одичавшего
разбойника, подобно зверю рыскающего по дорогам...
- Пусть... Звери ли, разбойники - что мне до них? - ее голос пел, как
серебряный колокольчик, а пальцы ее ощипывали листовую капусту. - Если
найдут в моей келье что взять, пусть берут. Я и сама отдам. А жизнь
потребуют, тоже отдам, не жалко. Все равно ведь умру когда-нибудь. Не
должен человек скупиться на подарки. Тебе я подарила лоно свое, а иному,
быть может, подарю жизнь...
И тогда мужчина встал, и протянул руки, и увлек ее в келью. А на
галерею, кораблем плывшую в солнечном потоке, прилетели птицы небесные,
сбежались обезьяны из ближнего леса и разбросали семена листовой капусты,
пока их не вспугнул возглас радости Хамы.
А мужчина с грустью думал, что силы его уходят, что он стареет...
И прав он был, когда говорил о неспокойствии смутного времени.
Междоусобицы не утихали, правители подавляли народ, народ бунтовал, и
каждый - обидчик и обиженный - наказывал ни в чем не повинную землю огнем
и мечом. Деревни пылали, и крестьяне, поднявшись с выжженной земли всем
миром, уходили бродить по дорогам.
Однажды толпа одичавших людей, случайно проходивших мимо, ворвалась в