"Эрик Кольер. Трое против дебрей " - читать интересную книгу автора

подсчет. Выходило, что Лала родилась приблизительно в 1830 году. Тогда в
этом краю почти не было белых, да и теперь их немного.
У молодости есть свои смелые пути, своя манера вторгаться в
неизвестное. В девушке было что-то такое, что не только вызывало у меня
любопытство, но и требовало поближе позна комиться с ней. И я продолжал свои
вопросы:
- А где вы с Лалой живете?
- За две мили отсюда, на холме, - ответила она, показав на склон холма
к северу от лавки.
Я снова посмотрел на Лалу. Все это было загадочно, ибо индейская
резервация находилась в трех милях южнее фактории.
Однако внучка старухи, по-видимому, легко читала мои мысли.
- Белый человек, - спокойно продолжала она, - увел Лалу из ее семьи,
когда ей было пятнадцать лет. С тех пор она не живет среди индейцев.
У меня была на пастбище своя верховая лошадь, которой не мешало
поразмяться. Старая индианка могла быть удобным предлогом, и я ухватился за
него.
- Нельзя ли мне навестить Лалу как-нибудь вечерком после работы?
- Я думаю, что Лала не будет возражать. Она слишком стара, чтобы
возражать против чего бы то ни было. Вы даже можете ей понравиться, если
иногда прихватите с собой мешочек с табаком.
Так я впервые встретился с Лилиан, которая потом делила со мной все
трудные часы (а их было немало) и с одинаковым терпением принимала все
хорошее и плохое, что нам посылала судьба. Чем больше я узнавал эту девушку,
тем чаще я вспоминал о ручье, который увидел весной 1922 года. Я хотел
вернуться к этому ручью и остаться там. И я хотел, чтобы со мной была
Лилиан, и у меня были некоторые основания полагать, что она мне не откажет.
Решающую роль в этом деле сыграла Лала.
В голове у мудрой старой Лалы был неистощимый запас сведений об этом
крае, каким он был до появления там первого белого человека. Хотя Лала не
имела представления о книжной биологии, ей, как и ее соплеменникам,
приходилось в повседнев ной жизни сталкиваться с законами природы. Здесь, в
этой глуши, люди целиком зависели от запасов дичи в лесах. Лала хорошо знала
"Семь лет изобилия и семь лет голода", хотя она и не читала библии.
Периодические изменения в природе, с которыми так тесно связана жизнь диких
племен, были ей так же хорошо знакомы, как алфавит детям цивилизации. Лала
училась биологии у самой природы, и лучшей школы ей нельзя было бы и
пожелать.
Мне нелегко было говорить с Лалой и вытягивать из нее
все, что она знала. Ведь на бесконечное множество моих пытливых
вопросов она могла отвечать лишь на упрощенном, ломаном английском языке.
Когда мы с Лилиан беседовали со старой индианкой у костра, беспорядочный
поток ее слов лился рекой и память ее не знала усталости. Хотя у Лалы была
своя бревенчатая избушка, она часто просила Лилиан развести огонь на
открытом воздухе. Она подолгу просиживала у угольков костра, дымя своей
трубкой, мечтательно устремив в огонь невидящие глаза: уже двенадцать лет
Лала была слепа.
Сидя у костра, Лала часто и много рассказывала мне о ручье, о том,
каким он был в дни ее детства, задолго до того, как там появился англичанин
Мелдрам, давший ручью его теперешнее название.