"Владимир Колин. Последнее перевоплощение Тристана Старого" - читать интересную книгу автора

в глубочайшую суть своего существа, его жизнь среди смертных кончится. Ему
было даровано редкое счастье пройти свой путь до конца. Его не погубили
ядовитые пары, вылетавшие из реторт, не свалил ни один из ужасных взрывов
смеси селитры, угля и серы, которые до Альберта Великого и Черного Монаха
унесли столько жизней, не убил ни один принц или король, стремившийся
насытить свою безграничную жадность с помощью философского камня. Как
слабая травинка, своей невероятной жизненной силой преодолевающая жесткость
почвы, он пробился к свету. Миновав ужасные знаки возможных смертей, он
прошел весь путь, до последнего испытания. И - живой, существующий - стал
воплощением облика мертвого собора. Глядя на него, он изучал свой подлинный
облик, ибо за внешностью, выдававшей безнадежную старость, в нем горел
огонь, и он уже давно не был тем стариком, над которым смеялся Руджиери.
Козимо Руджиери ... Он тоже начал когда-то этот великий путь наверх, но
поддался унижению придворных интриг, стал жертвой мелкой повседневности и
теперь, глядя на мир с отвращением, издевался над всем, что ему не далось,
с надрывом человека, который знает цену тому, что он потерял, и всячески
старается убедить себя, что сделал правильный выбор .. .
Покачав головой, Тристан отогнал от себя тень фаворита старой
королевы. Ведь это последний день, который отпущен ему для жизни: он не
сможет жить дальше каменной стрелы собора, где начинается мир голубой
бесконечности - и не может позволить себе умереть бесполезно. Страх смерти
его не мучил, он давно угадал свой последний день и ждал его с напряженным
волнением, как великое открытие, которое оправдает всю его жизнь. Оправдает
дни и ночи, которые вырыли морщины, усеявшие его лоб и уголки губ, погасили
блеск его глаз и навсегда похитили черноту бороды и волос. Валуа с трудом
согласился дать ему отсрочку до того дня, который избрал Тристан - ибо все
расчеты показывали, что это последний день, который он должен провести
среди спящих. Было бы преступлением дать настигнуть себя именно сейчас. Да
и могло ли что-нибудь его настигнуть?
Он медленно поднялся со своего ложа, уже не согреваемого его старым
телом и поглощавшего холод камней. В углу, там, где он его оставил,
стеклянный сосуд приобрел за ночь рубиновый оттенок вещества, впитавшегося
в его структуру. Внимательно вглядевшись, Тристан убедился, что шар пуст.
Как это и требовалось, до того, как следовало растопить сосуд, вещество,
растворяющееся при определенной очень низкой температуре, впиталось в
стенки, которые перестали быть прозрачными. Фиолетовые искры играли внутри
и вокруг рубинового сосуда.
Его руки дрожали. От возраста ли, от волнения?
"Все же я человек..." - подумал он и, глубоко вздохнув, поставил сосуд
в агатовую ступку и с силой ударил пестиком.
Осколки зазвенели, как колокольчики. Равномерными движениями он толок
стекло, постепенно превращая его в порошок. Фиолетовые вспышки взлетали,
как стаи растерянных птиц, и рассеивались в полутьме кельи. Он не думал ни
о чем, ибо жил единственной думой - целью мыслей и дел целой жизни, и
помимо нее ничто уже не имело для него значения. Удары пестика совпадали с
последними ударами сердца. Мириады трепещущих крыльев мелькали на лице
Старого, скользили вокруг его сухого тела и, неощутимые, проникали сквозь
его тонкую кожу, свивались в утомленных внутренностях, в немых трубках
костей. Все его существо было разбито этим головокружительным налетом, этой
фиолетовой атакой. И вдруг его сердце забилось сильнее чем пестик, ставший