"Леонард Коэн. Любимая игра " - читать интересную книгу автора

А как это -- не иметь отца?
От этого больше взрослеешь. За столом режешь курицу, сидишь, где он
сидел.
Лайза слушала, а Бривман впервые ощущал в себе достоинство, а точнее --
трагизм. Смерть отца наложила на него отпечаток таинственности, подарила
связь с неведомым. Он мог с бульшим знанием дела говорить о Боге и
Преисподней.
Няньки собрали своих детей с корабликами и ушли. Поверхность пруда
разгладилась. Стрелки часов на Шале наматывали к ужину, но они продолжали
разговаривать.
Они стиснули друг другу руки, поцеловались один раз, когда свет
достаточно померк, стал золотистым, продравшись сквозь колючий кустарник.
Потом медленно побрели домой, не держась за руки, но толкаясь.
Бривман сел за стол, пытаясь понять, почему не хочет есть. Мать
расхваливала бараньи отбивные.


16


При каждой возможности они играли в свою замечательную игру "Солдат и
Шлюха". В любой комнате, где только получалось. Он приезжал в отпуск с
фронта, а она -- шлюха с улицы Де-Булльон.
Тук-тук, медленно открывается дверь.
Они здороваются за руку, и он указательным пальцем щекочет ей ладонь.
Так они участвовали в том таинственном, детали чего взрослые столь
жеманно прятали за французскими словами, словами на идише, словами с
пояснениями; в этом замаскированном ритуале, вокруг которого комики из
ночных клубов строили свои шуточки; в этом недостижимом знании, которое
взрослые охраняли, дабы обеспечить себе власть.
В игре запрещалось грязные выражаться или хулиганить. Они не имели
представления о гнусной стороне борделей -- да и кто знает, есть ли она?
Бордели казались им своего рода дворцами наслаждений, местами, запретными
для них столь же случайно, как монреальские кинотеатры.
Шлюхи были идеальными женщинами, а солдаты -- идеальными мужчинами.
-- Заплатишь сейчас?
-- Вот все мои деньги, красотка.


17


С семи до одиннадцати -- огромный кус жизни, полный скуки и забывания.
Люди болтают, что мы медленно теряем дар общения с животными, птицы больше
не прилетают поболтать к нам на подоконники. Глаза наши, привыкнув к тому,
что видят, обороняются против чуда. Цветы, когда-то ростом с сосну,
возвращаются в глиняные горшки. Даже ужас слабеет. Великаны и великанши из
детской съеживаются до раздражительных учителей и человечьих отцов. Бривман
забыл все, чему его научило маленькое тело Лайзы.
О, как опустели их жизни с тех пор, как они выкатились из-под кровати и