"Леонард Коэн. Прекрасные неудачники " - читать интересную книгу автора

греках сводились к стихотворению Эдгара Аллана По (12), нескольким
гомосексуальным встречам с владельцами ресторанов (он питался бесплатно
почти во всех городских забегаловках), и гипсовой модели Акрополя, которую
он зачем-то выкрасил красным лаком для ногтей. Он хотел покрыть ее
бесцветным лаком просто для сохранности, но, естественно, поддался
собственной тяге к вычурности, когда на прилавке перед ним предстала эта
крепость из ярких пузырьков, окружавших картонные бастионы, точно отряды
конной полиции. Он выбрал цвет под названием "Тибетская страсть",
позабавивший его, поскольку, как он утверждал, само название содержит в себе
противоречие. Целую ночь посвятил он раскрашиванию своей гипсовой модели.
Пока он работал, я сидел рядом. Он мурлыкал отрывки из "Великого
притворщика" (13) -- песни, которой суждено было изменить популярную музыку
наших дней. Я не мог оторвать глаз от крошечной кисточки, которой он с таким
удовольствием орудовал. Белый -- в густо-красный, колонну за колонной,
переливание крови в напудренные обломки пальцев маленького памятника. Ф.,
поющий: "Я сердце ношу, как корону". И они исчезали, эти пораженные проказой
метопы и триглифы, а также другие верткие слова, обозначающие чистоту,
бледный храм и разрушенный алтарь исчезали под алым лаком. Ф. сказал: "На,
друг мой, закончи кариатиды". И я, как Клитон от Фемистокла (14), принял
кисточку. Ф. напевал: "О -- о -- о -- о -- я большой притворщик, мне не
прожить без лжи..." -- и так далее, банальная песенка при данных
обстоятельствах, но уместная. Ф. часто говорил: "Никогда не пропускай
банального". Мы были счастливы! Почему я должен сдерживаться? Я с детства не
был так счастлив. Как близко я подошел -- выше, в этом абзаце -- к тому,
чтобы предать эту счастливую ночь! Нет, я этого не сделаю! Когда мы
выкрасили каждый дюйм старого гипсового скелета, Ф. поставил его на
карточный столик перед окном. Солнце только всходило над зубчатой крышей
фабрики по соседству. Окно розовело, и наша поделка, еще не высохшая,
блестела гигантским рубином, фантастическим драгоценным камнем! Она казалась
замысловатой колыбелью тех немногих мимолетных благородных порывов, что мне
удалось в себе сохранить, и тем безопасным местом, где я мог их оставить. Ф.
растянулся на ковре, подперев голову руками, и уставился вверх на акрополь и
нежное утро за ним. Он кивком предложил мне лечь рядом. "Посмотри на него
отсюда, -- сказал он, -- прищурься немного". Я сделал, как он сказал,
сощурил глаза, и -- акрополь взорвался холодным прекрасным огнем,
разбрасывая вокруг лучи (только не вниз, поскольку внизу был карточный
столик). "Не плачь", -- сказал Ф., и мы начали разговаривать.
-- Вот так, должно быть, он и выглядел в то раннее утро, когда они
задрали к нему головы.
-- Древние афиняне, -- прошептал я.
-- Нет, -- сказал Ф., -- древние индейцы, краснокожие.
-- Разве у них такое было? они строили акрополь? -- спросил я, потому
что, казалось, забыл всё, что знал, всё стерлось крошечной кисточкой мазок
за мазком, и я был готов поверить чему угодно. -- Скажи мне, Ф., у индейцев
было такое?
-- Не знаю.
-- Тогда о чем ты говоришь? Ты меня за идиота держишь?
-- Ложись, не бери в голову. Главное -- самодисциплина. Разве ты не
счастлив?
-- Нет.