"Корней Чуковский. Мой Уитмен" - читать интересную книгу автора

особое: это годы такого целеустремленного, сосредоточенного, упорного
творчества, какого до той поры он не знал никогда, годы напряженной духовной
работы. Эта-то работа и привела его, одного из заурядных журналистов, какими
в то время кишела страна, к созданию бессмертной книги, завоевавшей ему
всемирную славу.
Принимаясь за эту книгу, Уитмен ставил себе такие задачи, которые могли
быть по плечу только гению. И первая задача была в том, чтобы сделать книгу
подлинно американскую, народную, выражающую, так сказать, самую душу
Америки.
В то время в публицистике Штатов не раз высказывалась горькая истина,
чрезвычайно обидная для национального самолюбия гордой заокеанской
республики, что все ее искусство - подражательно, что она еще не создала
своего, подлинно американского искусства, которое могло бы сравняться с
достижениями "феодальной" Европы - так по инерции называли Европу тогдашние
янки, хотя Европа давно уже кипела в капиталистическом индустриальном котле
и ее "феодализм" стал явлением архивно-музейным.
А так как американцы сороковых и пятидесятых годов были непоколебимо
уверены, что во всем остальном они уже опередили Европу, они не могли
примириться со своим отставанием в области литературы, поэзии, музыки,
живописи. Хотя в литературе у них уже проявили себя большие таланты - и
Вашингтон Ирвинг, и Фенимор Купер, и только что умерший Эдгар По, и
философ-моралист Эмерсон, общепризнанный представитель рафинированных
интеллигентских кругов Новой Англии, и сладкозвучный Генри Лонгфелло, автор
"Псалма жизни" и "Песен о рабстве", - но почти все они были свято верны
европейским традициям, руководились в своем творчестве европейскими вкусами,
и национально-американского было в них мало. Соединенным Штатам, по
убеждению Уитмена, были нужны не такие поэты, и мало-помалу им овладела
уверенность, что именно он, Вальтер Уитмен, бруклинский наборщик, "любовник
нью-йоркской панели", призван явиться миру как зачинатель новой
национально-американской поэзии.
"Задача стояла перед ним колоссальная, - говорит его биограф Хью Айнсон
Фоссет, - и он решил выполнить ее, хотя бы для этого потребовалась вся его
жизнь. Он решил сделаться голосом, телом, многоликим воплощением своих
Штатов".
По весьма правдоподобной догадке того же биографа это решение впервые
приняло определенную форму в 1848 году, когда Уитмен, совершив путешествие в
Новый Орлеан и обратно, побывал в семнадцати штатах и проехал - по озерам,
рекам, прериям - свыше четырех тысяч миль.
"Американцы - самый поэтический народ из всех когда-либо обитавших на
нашей планете, - таково было кичливое убеждение, с которым Уитмен вернулся
из странствий. - Соединенные Штаты сами по себе есть поэма".
Поэма, еще никем не написанная, и Уитмен решил написать ее.
Впоследствии он не раз утверждал, что вся его книга, от первой до
последней строки, продиктована ему тогдашней Америкой. В одном стихотворении
у него так и сказано: "Всякий, кто захочет узнать, что такое Америка, в чем
отгадка тон великой загадки, какой является для всех чужеземцев атлетическая
демократия Нового Света, пусть возьмет эту книгу, и вся Америка станет
понятна ему".
"Это самая американская книга из всех, какие были написаны в стихах или
в прозе, - вторили ему позднейшие критики. - Это наиболее верное зеркало