"Корней Чуковский. Мой Уитмен" - читать интересную книгу автора

назывался поселком. Мальчика отдали в бруклинскую школу. Учился он не
хорошо, не плохо, на учителей производил впечатление посредственности.
Едва ему исполнилось одиннадцать лет. его взяли из школы, и там же. в
Бруклине, он поступил на службу к адвокатам - отцу и сыну - в качестве
конторскогорассыльного. Задумчивый, нерасторопный, медлительный, едва ли он
был подходящим рассыльным. Но его хозяева были добры к нему: старались
приохотить его к чтению, записали в библиотеку, и он стал запоем читать и
Вальтера Скотта, и Купера, и "Тысячу и одну ночь".
Потом он перешел в услужение - тоже в качестве рассыльного "мальчика" -
к одному бруклинскому врачу. От врача, впрочем, он тоже ушел через несколько
месяцев и летом 1831 года поступил учеником в типографию местной
еженедельной газетки "Патриот", издававшейся бруклинским почтмейстером.
Типографскому ремеслу обучал его старый наборщик, вскоре подружившийся
с ним. Ни обид, ни притеснений, ни грубостей мальчик и здесь не видел. И так
как у него было много досуга, он, двенадцатилетний, стал сочинять для газеты
стишки и статейки, которые редактор "Патриота" охотно печатал, хотя в них не
было и тени таланта.
Впрочем, вскоре Вальтер покинул газету почтмейстера и поступил в другую
типографию, где с первых же дней приобрел репутацию неисправимого лодыря.
Его новый хозяин, издатель бруклинской газетки "Звезда", насмешливо заметил
о нем: "Ему даже трястись будет лень, если на него нападет лихорадка"*.
* Впоследствии так же энергично высказался о нем издатель газеты
"Аврора", которую он редактировал: "Это такой лодырь, что требуется два
человека, чтобы раскрыть ему рот". См. "Уолт Уитмен, сотрудник нью-йоркской
"Авроры"" (Walt Whitman of the New York "Aurora", ed. by Gay Robin and Ch.
H. Brown, 1950).
Так он дожил до семнадцати лет. Широкоплечий и рослый, он казался
гораздо старше. Больше всего он был похож на матроса. Каждое лето, когда ему
надоедало работать в Бруклине, он уезжал на родную ферму, в глубь своего
любимого острова, и часто уходил к берегам океана полежать на горячих
песках.
Эта ранняя склонность к уединению, к молчанию - главнейшая черта его
характера. Океан, песчаное прибрежье и небо - таков был привычный ему
широкий пейзаж, который всю его жизнь сильно влиял нанего. С детства у него
перед глазами были безмерные дали, огромный и пустой горизонт: ничего
случайного и мелкого. С детства природа являлась ему в самом грандиозном
своем выражении. Не отсюда ли та широта его образов, та "океаничность" его
чувств и мыслей, которая и сделала его впоследствии космическим поэтом?
До поры до времени эти чувства и мысли, неясные ему самому, были словно
заперты в нем, таились под спудом и никак не сказывались ни в его биографии,
ни в его первоначальных писаниях.
Было похоже, что ему навсегда суждено затеряться в огромной толпе
третьестепенных литературных ремесленников. Едва ли нашелся в то время
человек, который рискнул бы предсказать ему великое литературное будущее.

2

В 1836 году он переселился в Нью-Йорк и там поступил в типографию
наборщиком, но через несколько месяцев снова уехал на родину, где и прожил
безвыездно четыре с половиною года.