"Наталия Червинская. Запоздалые путешествия " - читать интересную книгу автора

очень далеко. Возникает тогда ощущение невидимости; ты проходишь и уходишь,
и совершенно уже невозможно остановиться и ввязаться во что-то или
заговорить с кем-то. Проходишь мимо и уходишь, и постепенно дохаживаешься до
транса, до восторга такого, какой от музыки бывает, до экстаза собственными
ногами дохаживаешься. И все-то думают, что идешь по делу с таким
устремленным видом, а ты просто идешь мимо. Глядишь глазами, и ноги уже
помимо тебя движутся, и ты соглядатай. А на самом деле интереснее всего
соглядатаю. Соглядатаю мерещатся тайный смысл, сюжет и интрига.

Расы и народы здесь все еще разноцветные, не перемешавшиеся до вялой
европейской бежевости. И погода здесь не мелкопротертая, как в Европе, а
рубленная крупными, малоцивилизованными, колониальными кусками. Вьюги
перемежаются тропическими ливнями. Вишни, расцветшие по ошибке в
понедельник, к среде гнутся под сугробами мокрого снега. К пятнице вишни
заледенели, и цветы во льду - как мухи в янтаре.
За ночь зима на лето сворачивает, температура поднимается градусов на
двадцать. Ветер воет, как в аэродинамической трубе, железо скрипит и
скрежещет, и возбужденные ураганом машины воют сиренами. Нью-йоркские
автомобили очень чувствительны к погоде: ветра, грозы боятся и начинают
выть, звать хозяев.
К утру огромные ветви старых деревьев будут валяться повсюду.
- Это Лаура? - спрашивают прохожие.
- Нет, это уже Матильда.
Имена ураганов. Ветра спрашивает мать: Где изволил пропадать?

Дома стоят вплотную, нет между ними промежутков. Там, раньше, в прежней
нашей инкарнации, были эти промежутки между домами, ничейная земля, черные
провалы в никуда, и подворотни, и арки дворовые; и все это вызывало чувство
жалости. Предметы, тени от предметов даже, вроде бы, были несправедливо
обижены. Тени от домов лежали незамысловато, тупо, покорно, под прямым
углом. Желтая краска облезала со стен, серый снег обрушивался под ногами. И
все вызывало это приторное, похотливое, достоевское чувство жалости.
Здесь ничейной земли нет, каждый дюйм обмерен и оценен. Здесь тени
домов взлетают по фасадам, как акробаты, как обезьяны, отражаются,
преломляются. Здесь и деревья между собой конкурируют, и листва на них
шелестит не просто так, а для пущего пиару.
Как любить Нью-Йорк? Как любить этот город, которого не жалко?

Посредине города находится парк, посредине парка находится карусель, в
пестрых ладьях и каретках, на расписных лошадках кружатся и кружатся дети
под узорчатым шатром, и с утра до вечера несется оттуда механическая
цирковая музыка.
В других городах находился бы в этом месте главный собор. Или
правительственный дворец. Или мумия основателя лежала бы в мраморной
гробнице под охраной очумелой стражи.
Тут - карусель. Такой фривольный город.
Кругом красота природы. Облака стоят над лугом, как концертные рояли в
белых чехлах. На горизонте деревья, за ними - небоскребы. Летом на этом лугу
будут филармонические концерты, придут тысячи людей, множество пестрых
скатертей расстелят для пикников, будут пить вино и слушать музыку в