"Наталия Червинская. Запоздалые путешествия " - читать интересную книгу автора

Ну их всех - и я уже начинаю думать на другом языке. На этом языке я
думаю проще и конкретнее. Как будто скидываю разношенные туфли и надеваю
тесную деловую обувь. Не в шлепанцах же скалолазанием заниматься.
Надо будет в самолете путеводители почитать, названия соборов в Дельфте
запомнить. Как эта река Стикс в Германии на самом деле называется? Эльба,
что ли? И музеи, кроме Лувра. А то дома рассказывать будет нечего.
Вот уже и белые овцы облаков редеют и расползаются. По замусоренному
светлеющему самолету разносят фальшивую еду. На экране самолетик прыгает,
прыгает - приближается к родным берегам. Объявляют, какая там, внизу,
температура. Надо же, дикий холод. Ничего, сегодня пятница, а к
понедельнику, глядишь, дикая жара начнется. У нас бывает.
И уже начинают приближаться беспощадные кристалы и сталактиты, розовые
и аметистовые в ледяном рассветном солнце, и крошечным пламенем елочной
свечки загорается веселый "Крайслер", скребет небо, подмигивает мне.
Никому он не родина, зато никому и не чужбина. Мой город, Новый
Амстердам, где всегда - завтрашний день.

Примечание: Как любить Нью-Йорк

Знаком до слез весенней аллергии этот город, наплывающий сперва
обонятельным облаком благоухания, заранее, еще за квартал до зримого облака
розового и избыточно цветущего дерева; да чего уж там, даже и тревожащее,
противозаконное и прельстительное облако марихуаны подплывает к тебе в
весенних сумерках, анонимное и глубоко волнующее - вон, не от того ли
хмыря... Да чего уж там, чего уж там - даже и яростная вонь хлорки, от
которой глаза слезятся, щедро выплеснутой поздно ночью уборщиками на ступени
лестницы, текущей вниз, в ад, в апокалипсис, в безлюдную, и нехорошо
освещенную, и отнюдь не безопасную станцию - даже хлорку-то эту уже знаешь и
любишь.
В глубине души своей, вибрирующими костями наизусть знаешь и чувствуешь
приближение в туннеле долгожданного и спасительного поезда, когда этот поезд
еще и не начал даже высвечивать постепенно разгорающиеся туннельные рельсы.
О, как они разгораются, и скоро, скоро будешь уже сидеть в вагоне и
через час, через полтора уже и на поверхности.
А по дороге, на пересадках, пока тащишься по бесконечным кафельным
подземным коридорам, сколько еще музыки услышишь. И саксофоны услышишь, и
мексиканский аккордеон, и свирель с Анд, и маримбы, и там-тамы, и гулкие
металические котлы с Ямайки, и кореец возле эскалатора будет водить смычком
по какой-то ноющей струне, и пожилая пара будет петь под гитару печальный
испанский романс, заглушаемый визгом и скрежетом вагонных тормозов...
Чтобы играть в особо престижных местах - на платформе под 59-й улицей
или в переходах под 42-й - люди проходят прослушивание, серьезный
профессиональный конкурс. Здесь можно очень хорошо заработать, среди рева
проносящихся поездов, неподалеку от бегающих по рельсам существ, про которых
жители города любят туристам баки забивать, что это, мол, подземные белки.
Белочки у нас такие, с голыми хвостами...

А там только добежать до дома, до того места, которое на данный момент
называется домом... Вернуться домой из тесной захламленной Европы...
И из этого дома можно и нужно уходить и ходить долго, очень быстро и