"Михаил Черненко. Чужие и свои " - читать интересную книгу автора

буквально друг у друга на головах. Между пассажирами, это было хорошо видно
через окна, громоздились вещи - очень много вещей. Большие кожаные чемоданы,
детские коляски, велосипеды, и все это тоже совершенно не помещалось там, в
купе заграничных вагонов, и торчало во все стороны. Кто-то сказал, что это
везут богатых евреев из Франции. Или вообще из Западной Европы. И что, мол,
понятно, куда их везут...
Мне и, наверное, многим другим это было тогда еще непонятно. Если
фашисты загоняют евреев в гетто или хотят всех убить, то зачем же везти их
через всю Европу в сторону СССР?
Паровоз погудел, охранники с собаками и без собак полезли в тамбуры. И
тот эшелон ушел на восток. А наш вскоре тоже тронулся и пошел на запад.

Нa второй день пути я уже немного разбирался, кто едет с нами в вагоне.
Тетка и противный - это был, наверное, ее муж - врачи. Он сначала на каждой
остановке бегал по вагонам и старался быть рядом с капитаном, начальником
эшелона. Но потом перестал - было ясно, что лечить пока некого. Пожилой
дядька с портфелем, хорошо одетый и говорливый, назвался профессором и все
повторял, что вот он едет в Германию и будет профессором теперь уже там.
Дядя Миша при этих его словах сказал что-то очень выразительное в своем
духе, на что профессор обиделся. По каким наукам он был профессором, я не
запомнил. Еще там было несколько человек, угрюмых немолодых мужчин, которые
держались отдельно от всех остальных. С самого начала как уселись в углу,
так больше ни с кем и не общались. Друг с другом тоже почти не
разговаривали. Часто доставали из толстых больших портфелей свертки с
продуктами, бутылки и стаканы. Прикладывались к ним и долго жевали; видны
были только спины. Мы с дядей Мишей Сергеевым решили, что это какие-то
бургомистры или другие важные шишки из полицаев. Непонятно было только,
зачем их везут в Германию. На что они там нужны?
Какое отношение имел к этой публике дядя Миша Сергеев, было непонятно.
Попробовал спросить его - кем вы были дома? "На заводе работал", - буркнул,
нахмурившись, дядя Миша, всем своим видом показывая, что не надо задавать
лишних вопросов.

Суп давали, кажется, еще только один раз - на второй день. Потом
где-то, уже не помню где, выдали по полбуханки хлеба, [32] сказали - это до
конца пути, чтоб потом не спрашивали. Железная дорога, перестеленная немцами
на их ширину колеи, была в Западной Украине и в Польше одноколейная. Кое-где
вдоль пути стояли старинные семафоры с опускающейся и поднимающейся "рукой".
А с обеих сторон рельсов долго был густой необозримый лес. Если бы не идущий
поезд, была бы, наверное, полная тишина вокруг. Я с грустью подумал, что
там, в этом лесу, обязательно должны быть партизаны. Может быть, они даже
видят нас. И что напасть на эшелон партизанам совсем нетрудно - подумаешь,
два-три десятка немецких солдат, почти все без оружия! И что не нападают они
и не собираются нас освобождать по каким-то своим, нам неизвестным
причинам...
Были это детские мечты-бредни, или я так рассуждал сам с собой -
сказать не берусь. А всерьез одолевали меня мысли о приставаниях чубатого с
"кукурузой" и - страх. Особенно после того, как на станции Люблин в Польше
мы увидели первый раз в жизни людей в полосатой одежде. Штаны, что-то вроде
куртки и колпак на голове - всё полосатое. Полосы то ли темно-синие, то ли